О прозаике и поэте Александре Ушарове
Справка: Александр Ушаров Прозаик, поэт. Родился в Ташкенте в 1969 году, по окончании десятилетки учился в Сельскохозяйственном институте, работал ювелиром. Срочную службу проходил в рядах Северной группы войск в Польше. В Германии делал репортажи для газеты «Badische Zeitung», работал с трудными подростками в « Diakoniewerk» города Лар. Пишет по-русски и по-немецки. Живёт в Штутгарте.
Ребёнок без кожи
Моё детство нельзя назвать трудным: рос в академической семье, родители занимались наукой, ожидалось, что и я пойду по их стопам. Я был очень впечатлительным ребёнком: если в жизни случалось что-то хорошее, становился самым счастливым человеком, в то же время любая неприятная мелочь повергала меня в глубокое уныние на долгое время. То есть я был «ребёнком без кожи», очень застенчивым и ранимым. Со стороны родителей подспудно на меня оказывалось большой давление: я должен был стать продолжателем семейных традиций. А поскольку я был «ребёнком без кожи», также подспудно этому сопротивлялся. Это сопротивление привело меня на улицу, где я проводил большую часть своего времени. Из какого-то упрямства совершенно перестал учиться, что мои родители восприняли как катастрофу. Но то, что я общался совсем уж с плохими мальчишками, помогло моему будущему увлечению: я смог впитать в себя мир, который людям моего сословия был недоступен. С другой стороны, дома я получал совершенно противоположный опыт: моя мама, несмотря на её занятия точными науками, всегда была знатоком искусства, литературы, она развитый во всех отношениях человек. Забегая вперёд, могу сказать, что мои близкие – родители, брат – стали в конце концов моей поддержкой и опорой, они с пониманием отнеслись к моему писательству, и я им за это благодарен.
Читал в детстве много – Майн Рида, Беляев, Уэльс… Приключенческая литература, фантастика позволяли погрузиться в удивительный мир, где нет родителей, которые все время чего-то требуют, нет злых людей, нет учителей, которые тоже что-то требуют…
Школу я не закончил, пошёл в какой-то момент учиться в вечернюю школу, потом поступил в институт.
Пожалуй, моё детство и отрочество можно назвать тернистым.
Как во мне родился писатель
Это произошло совершенно случайно. Я был уже почти 30-летним человеком, у меня уже была жена, только что родилась дочь… Я просто сел за письменный стол и стал писать фантастический роман. Попробовал случайно. У меня возникла какая-то мысль, и мне понравилось писать. И вот с тех пор начал. После первого незаконченного романа написал еще много незаконченного. Пока нашел свои темы и свой стиль, прошло очень много времени.
Родные отнеслись к моему хобби с уважением, но не особенно серьёзно. Рассчитывать на писательство как на средство зарабатывать деньги – вещь не только легкомысленная, но и опасная по многим причинам. Не знаю, у всех ли так, но если я рассчитываю заработать своим творчеством, я начинаю плохо писать.
Сегодня у меня написаны три повести – «Мясо», «Бакир» и «Пустота», некоторое количество рассказов и роман «Год змеи», который я сейчас правлю. Во времена моего интенсивного увлечения немецким языком я написал одну повесть и несколько рассказов на немецком. Рассказы эти странные и тяжелые, потому что моя физиология не могла справиться с тем темпом, в котором я предлагал ей выучить немецкий язык. Я очень давил на себя, загружал, перегружал себя, все закончилось трагически, я не справился с той нагрузкой, которую на себя нахлобучил…
О языках
Когда пришло известие о моём выходе в финал премии Белкина, я оставил немецкий язык. И не жалею об этом. Я могу говорить, читать, даже моментами искромётно шутить на немецком, но тем, что в какое-то время я совершенно отказался от русского языка, я обрубил себе корни. Так с собой поступать нельзя. Язык, впитанный с молоком матери нельзя недооценивать. Не напрасно в «Библии» – книге книг – сказано, что вначале было Слово. Слова – первое средство выражения человеческого существа. Отказавшись от русского, я зачеркнул в себе что-то очень важное, поэтому немецкие рассказы оказались такими депрессивными. Журналы, в которые я их посылал, отвечали: да, мы готовы публиковать ваши рассказы, если брать показателем только качество языка, но кто же станет их читать? Во всех рассказах такая смертная тоска… Видимо, это тоска по русскому языку.
Откуда сюжеты?
Когда я пишу о каких-то впечатлениях и событиях моей собственной жизни, получается плохо. Если это трагические моменты – проблемы с психикой. Поэтому я использую кулису, знание, но я не описываю эпизоды, пережитые мной лично, я их придумываю. Я сочиняю, но все, что я сочиняю, имеет свои корни в моих детских или взрослых воспоминаниях.
Наставники
С наставниками сложно. Очень сложно. У меня есть издательница Лариса Щиголь, которая правила повесть «Мясо», издала её. Ларисе я очень благодарен. И у меня есть профессор университета в Тарту Александр Алексеевич Данилевский, который правил мои тексты, вёл меня в литературе… И с которым мы последний раз очень разругались из-за моего нового романа. Он им очень недоволен. Каждый человек, особенно филолог, сравнивает с тем, что он уже читал, к чему он привык. У него давно выработались стереотипы. И я думаю, что если мною недоволен филолог, значит, что либо я плохо написал, либо я написал что-то новое. Тем не менее, после замечаний Данилевского я сократил текст романа на треть.
Ориентиры
В какой-то момент я очень увлекся Довлатовым. Причем не эмигрантской прозой, а старыми его вещами. Они мне показались предельно честными и очень близкими к жизни. То есть я как будто в жизнь окунался, когда читал «Зону», «Заповедник». Кроме того, это всё было очень смешно.
Мне очень нравился Пелевин в какое-то время. Некоторые его вещи. Меня ошеломил Сорокин – «Норма», сборник рассказов «Пир». Есть у него тексты, которые я просто не могу читать, а есть вещи, которые меня потрясли.
В немецкий период моей жизни, когда я читал и писал только по-немецки, огромное впечатление произвёл Гюнтер Грасс, его «Жестяной барабан». Меня совершенно ошеломил роман «На западном фронте без перемен». Он меня просто убил. Такой искренности и силы я не встречал больше нигде. Как будто человек писал не роман, а дневник… Может быть, оно так и было, Ремарк ведь участвовал в первой мировой войне. Меня этот роман просто «размазал»…
Мне очень понравился «Якоб-лжец» Бекера. Очень люблю стихи Рильке в оригинале, Бродского, всегда любил Цветаеву.
Люблю Есенина, особенно ранние стихи, читаю и слезы на глаза наворачиваются… Детские, непосредственные образы и впечатления.
Таких образов больше нет в русской литературе:
Изба-старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины.
Или:
И вечер, свесившись над речкою, полощет
Водою белой пальцы синих ног.
Ранний Есенин – это божий дар.
Не очень люблю Пушкина. И не боюсь в этом признаться.
Очень люблю Ольгу Юрьевну Бешенковскую. Вот, пожалуй, и всё…
Меня сейчас очень потянуло к русской литературе, к классике. «Идиот» для меня – совершенно особенная книга. Вот она тоже такая. В ней нет попыток… В ней нет попыток… – без всяких продолжений. У меня такое впечатление складывается: человек сидит пишет, в какой-то момент забывает себя полностью, перестает существовать…Вот так я вижу Достоевского. Остается только какое-то чувство, которое выливается в строчки, в необыкновенные диалоги…Меня затягивает, я не могу…Я испытываю невероятное удовольствие, читая Достоевского. Такого нет больше, он безвременный. Нет ему аналогов, нет такого больше в литературе явления, как Достоевский.
Работа и жизнь
У меня не очень праздная жизнь – я взрослый человек, имею обязанности, несу ответственность за каких-то людей и много работаю. Поэтому, придя с работы и немного отдохнув, я сажусь за письменный стол. И если я перестану это делать, а стану ждать какого-то особого вдохновения, чтобы писать, тогда я в конце концов начну бездарно валяться на диване перед телевизором. То есть я пишу ежедневно, это часть моего дневного режима, я не жду каких-то особенно благоприятных для писательства моментов.
Премия Белкина
«Лошадиный Суп» Сорокина начинается словами: «Как началось? Просто, как и все неизбежное…». Так было и с премией Белкина. Я в этом почти не участвовал. Дал одному знакомому своему почитать «Мясо». Через месяц мне написала редактор журнала «Зарубежные записки» Лариса Щиголь и спросила, можно ли опубликовать мою повесть. Я, разумеется, не был против. Через какое-то время она прислала редакционную правку, которую я, не читая практически, одобрил. И потом повесть появилась в журнале. Я позвонил и поблагодарил. Потом мы не общались. Я усиленно занялся немецким языком. А через полтора года мне позвонили из редакции журнала «Знамя» и сообщили, что я стал финалистом премии Белкина. На конкурс было прислано 36 повестей, моя вошла в первую пятёрку. Как воспринял известие? Об этом я уже один раз рассказывал…
Известие о том, что «Мясо» стало финалистом Вашего конкурса, оказало на меня странное действие: я выбежал из дому и долго бродил по лесу; хотелось писать, хотелось снова писать по-русски (вот уже более двух лет пишу по-немецки, совершенно другие вещи). Вернулся домой и попытался вбить трясущимися пальцами какие то фразы в клавиатуру, совершенно не понимающую, чего от нее хотят.
Тут же помчался в подвал, вытащил из загашников моих, думалось, навечно похороненных там любимцев: Булгакова, Довлатова, Ерофеева (Великого, конечно же), Пелевина, Сорокина («Пир» и «Норма», остальное не важно), мои реликвии: томик Цветаевой и две книжицы Ольги Бешенковской, моих богинь, моих возлюбленных.
Тут же принялся читать. Начал с Булгакова, не узнал. То есть вначале легло на старые ноты, но потом потерялся совершенно. Вот и сейчас, когда пишу эти строки, меня трясет.
Это было, как если ушел от жены, когда-то безумно любимой. Ушел потому, что разладилось, не получалось дальше. Оборвал все нити, переболел, уехал в другой город… Давно живешь с другой, тоже вроде бы любишь: новая жизнь…
А потом вышел на улицу, встретил ее, прежнюю, перебросился парой слов, парой пустых, никчемных фраз, и назад идти уже больше не можешь — не несут ноги.
Как жаль, что я не мусульманин. Что любить, да что там любить, – желать одновременно двух различных, было для меня сущею невозможностью…
Как взрослый человек (да, я повзрослел) я подошел к случившейся трагедии с практической стороны. Я поменял свой ежедневный план. Кроме присутствующих в нем пяти часов основной работы, трех часов занятий немецким и полутора часов игры на барабане, я внес в него «родную речь»: с пяти до шести утра. Сидел за столом, слушал, как ворочается за окном сонный город, и читал «Роковые яйца».
Потом подумалось: эх, поехать бы к Вам и читать Вам цветаевское «Новогоднее» и «Элегию Марине Цветаевой-Эфрон» Рильке — каждое стихотворение на языке автора — читать и плакать, потому, что нет выше. Потому, что выше нет…
О географии
Я очень люблю Штутгарт. Это абсолютная правда. Я очень любил свою родину свой тогдашний Ташкент, многонациональный, теплый – 8 месяцев в году можно ходить в одной майке – с потрясающей кухней, лицами всех мастей и окрасок, с глазами разного разреза… После этого я поездил, поколесил и по России, и по Европе… Городов необыкновенных много. Но мне хочется жить здесь, я не хочу ни в какое другое место. Я доволен этим городом на холмах. Какие-то мои мечты здесь сбылись. Мое сердце здесь на своем месте. Хорошо живется, работается, любится.
О новом романе
Я первый раз в своей жизни попробовал работать, готовиться. Я не взял какую-то знакомую мне среду, не поселил именно в ней своих героев. Я взял то, с чем никогда не сталкивался. Главные герои романа являются курсантами высшей школы милиции. Для того чтобы почувствовать их среду, их жизнь, я наводил справки, разговаривал с людьми, ходил на лекции. Думаю, что мне многое не удалось. И если я сейчас справлюсь с задачей, значит, что я могу писать, не просто заставляя героев переживать, я надеюсь, что я могу работать. Я до сих пор был любителем. Я хотел бы овладеть профессией писателя, но не стать коммерческим человеком. Если во главу угла становится желание зарабатывать, человек начинает подстраиваться и плохо писать. Я знаю много таких людей. Техника впечатляет, но чувства там мало и сердца нет.
Работа над романом очень обогатила меня подготовительным периодом. В короткий период времени я имел возможность сравнить четыре разных религии. Причем не как сторонний наблюдатель, а как участник богослужений. Я переживал всенощное бдение и чтение акафиста с православными и в тот же день шёл в мечеть, совершал омовение, молился с мусульманами. Меня мучил вопрос: почему люди начинают ненавидеть друг друга? Я не нашел ответа. Все мы одинаковы. Абсолютно. Единственное, что каждый человек делает, обращаясь к Богу – просит немножко счастья, надежды на завтрашний день, защиты, удачи… Во всех религиях одинаково! Люди живут одинаково и, что печально или смешно – не знаю – умирают одинаково!
Я уже говорил, что занимаюсь сейчас правкой романа. Через 3-4 месяца он будет готов, и я начну отправлять его в редакции.
О любви
Определение любви давать преступно. Это разрушает магию. Я знал болезненную страсть, которая меня разрушала и не позволяла что-то сделать. Я живу рядом с женщиной, с которой мне хочется жить, что-то создавать, я абсолютно свободен и в то же время не хочу никуда бежать. Мне несказанно повезло с человеком, который рядом со мной сейчас находится.
Как правильно жить? Тома написаны об этом. Но я думаю, что есть очень простое правило. Единственный показатель того, что ты правильно живешь – это счастье. Если ты счастлив, значит, ты живешь правильно. Доставляет мне радость человек, с которым я рядом живу, доставляет мне радость дело, которым я занимаюсь, мой сегодняшний день или то, что вообще происходит – это главный показатель. Я думаю, что счастье – единственный индикатор.
Я думаю так: вот живешь ты, и как бы ты сегодняшний день ни прожил, хорошо или плохо, он пройдет все равно. И если ты прожил сегодняшний день плохо, был несчастен, ты просто выкинул этот день в помойное ведро. И если так, то коротко посмотри, какие причины тому были, и не повторяй их. А так живи просто счастливо. Не желай многого, человеку не нужно много: дом, любовь, друзья, работа, увлечение. И если у тебя есть эти необходимые человеческому существу мелочи, то вопрос о смысле жизни отпадает сам собой
О будущем
Через десять лет… Не люблю я загадывать. Я вижу себя таким же ребенком, таким же мечтателем, таким же какой я есть сейчас. Я надеюсь, что если я повзрослею, то не очень сильно… И моя кожа не огрубеет, и мое сердце не обрастет жиром. Я останусь мечтателем и ребенком.
Интервью взяла Ирина Духанова