После окончания Семилетней войны и череды неурожайных годов в Ульм прибыл комиссар царицы Екатерины Великой Карл Фридрих Мейкснер. Под его началом вербовщики агитировали ульмских лютеран переселяться в Россию. Согласно царскому манифесту им рисовали заманчивую перспективу образования самоуправляемых колоний.
Среди тысяч переселенцев 1764 года, получивших отпускные документы и кормовые деньги, был и молодой, неженатый Петер Гефель. Он взошел на полосатую черно-белую ульмскую лодку «коробку», в центре которой возвышалась сколоченная из досок будка, сел в углу на охапку соломы. В кармане лежал типографский листок, на котором латинскими буквами были напечатаны простые русские слова – «хлеб», «вода»… Над головой, на крыше будки, ловко управлялись длинными вёслами четверо дюжих гребцов. «Коробки» одна за другой отплывали вниз по Дунаю и уходили в неизвестность. Когда шпили Ульмского собора скрылись за горизонтом, переселенец впервые почувствовал, что значит оставить родную землю навсегда. Но решение было принято и возврата не было.
Поселился Петер на Кубани в немецкой деревне с символичным названием Фриденталь. Вскоре обустроился, женился, у него родился сын Генрих, дед моей соседки бабы Кати. В ту пору каждая деревенская семья была многодетной. Генрих Гефель вёл крестьянское хозяйство с шестью сыновьями и двумя дочерьми. Работали с рассвета до заката на молотилке, держали лошадей, жили не бедно, не богато. После октябрьской революции 1917 года объединили деревни Фриденталь, Церицинку и Восточную в колхоз. Всю скотину и молотилку забрали в общее пользование. Младший сын Генриха Александр и его жена Анна-Мария, родители бабы Кати, образования не получили. Дело ограничилось церковно- приходской школой, куда тайком ходили в разгар атеистической пропаганды. Кое-как выучились у пастора писать по-немецки, а русского не знали вовсе. Александр работал конюхом, Анна-Мария – в детском саду. Родилось у них девять детей.
Старшая девочка Катерина появилась на свет в голодном 1933 году. Забрали тогда всё намолоченное и всякую живность, лишь коровёнку из-за детишек оставили. Кое-как семья выживала. Немецкую школу отменили, и Катя пошла в первый класс в обычную.
В июне 1941 года Александр Гефель поехал в Армавир, а когда вернулся, вокруг деревни стояли плотным оцеплением солдаты. Дочка объяснила отцу: «Война началась», – ей так в школе сказали. Катя единственная во всей большой семье владела русским языком. Над крышами с надрывным гулом низко пролетали самолеты, покачивая крыльями с крестами. Все плакали, не понимая, что будет. Ночью постучали, приказали заклеить окна полосками бумаги, свет не зажигать и из дома не выходить. Возле дверей караулили часовые. Маленькая девочка выскочила во двор и упросила солдата принести воды. Несмотря на свой почтенный возраст, баба Катя хорошо помнит того остриженного молоденького паренька. Потом, поднимая клубами придорожную пыль, прискакал верховой и приказал спешно собираться в дорогу. Сунули хлеба в мешок и отправились на вокзал. Опустела деревня, лишь по улочкам бродили ставшие в одночасье ничейными коровы и свиньи. Над железнодорожными путями пролетел самолет, сбросил листовки, а в них – «Возвращайтесь!»
Через пару дней всех погрузили в вагоны для скота. Дети в пути умирали, их выносили на полустанках, а товарняк ехал дальше к Аральскому морю. Потом пароход с депортированными плыл на восток, навстречу попалась баржа с танками. С неё кричали задорно: «Вы кто?» В ответ: «Мы немцы». «А мы на фронт!» – разнеслось над волнами. И тут же – оглушительный взрыв. Щепки и обломки градом сыпались на палубу старенького парохода, везущего немцев в Казахстан. Сомкнулась вода над танками и солдатами…
Цепкая память бабы Кати вытаскивает из далекого прошлого и возбужденные крики «Земля, земля!», занесенные снегом по самую кровлю домики на берегу, и людей, выбирающихся наверх из-под сугробов… Отца сразу забрали в трудармию в Копейск, а с ним и пятерых его братьев. Там, на лесоповале, сгинул дядя Давид. Прямо на глазах Александра замерз лысый Якоб. Из пяти братьев выжил только отец Катерины. Ах, война, что ты сделала, подлая…
Анна-Мария мыкалась с семерыми детьми. Иногда Катя с Витей, младшеньким, ходили по дворам. В один бидончик сливали им борщ и «кисляк», давали три картошки. А бывало и взашей гнали. Как-то около столовой воинской части приметил голодных ребятишек старшина, усадил за стол, принёс супа и полную тарелку хлеба. Братик Витя засунул ломтик в карман. Катя укорила: «Грех воровать». А братик хотел мать и маленьких накормить. Старшина дал им с собой крупы и жира. Дома ломтик, принесённый Витей, до последней крошки съели. Запомнила Катерина немолодого военного и урок человеческой доброты на всю жизнь.
Во время посевной матери в бригаде сказали, что кончилась война. Когда выпал первый снег, Анна-Мария косила камыш и встретила мужа. Он вернулся с фанерным чемоданчиком и заплечным мешком, принёс дочке Кате платьишко и сухарей в подарок. Двое его детей не дождались отца, не выжили.
Опять пошла Катя в первый раз в первый класс – в войну не до учебы было. Была она переростком, дети дразнили, поэтому бросила школу через два года. Днём возила на лошади молоко, после работы садилась за парту в вечерней школе. Коров доила на ферме, про домашнюю скотину многое понимала: где прихворнёт какая бурёнка, за Катей посылали.
Довелось ей пережить и воистину шекспировские страсти. Приглянулась девушка рослому ингушу. Под покровом ночи выкрал Юсуф её из родительского дома и увёз к своему родственнику. Два дня отец с матерью места себе не находили. На третий день беременная сестра горца, которую по доброте душевной прятал Александр Гефель от гнева её родни, рассказала, где искать похищенную. Отец тут же отправился в дорогу, нашёл дочку и забрал с женской половины. Отправили Катерину в другое село к дяде, подальше от горячего ингуша. Через несколько лет пришло с далекого Кавказа известие, что Юсуф вернулся в горы и в расцвете лет нашёл в ущелье свою смерть.
В 18 лет Катю по направлению колхоза отправили на курсы трактористов-комбайнеров. Все детали мотора она выучила так, что на экзамене ответы от зубов отскакивали. Проехала и на колёсном тракторе, и на гусеничном. Получила похвальную грамоту.
На комбайне работала посменно с опытным «передовиком-стахановецем». «Разобьюсь, но норма будет!», – решила девушка. Баба Катя взмахивает тяжёлой натруженной рукой и рассказывает далее с нежностью о том, как любовалась она золотым потоком зерна, которое сыпалось из бункера в кузов грузовика. На ее комбайне укрепили красный флажок победителя.
А потом начался роман в письмах. Полюбил девушку тракторист Александр Рудольф, записочки из района слал. Приехали на бричке председателя свататься. Отец предложил любимой дочке справить большую свадьбу, корову продать, но Катерина отказалась. Поставили молодожены сундук с приданым на телегу, непроданную корову взяли и уехали из Жаркуля в Федоровку жить в землянке. За одно лето поставили дом под железной крышей. Там и родились их дети. Одного из сыновей по совету местных бабок крестила Катерина в русской церкви, других – по лютеранскому обряду тайком на дому у старика Штрома.
Жизнь текла своим чередом со своими заботами и хлопотами. Баба Катя работала и поднимала ребятишек. Сыновья с честью отдали воинский долг, дочь заведовала клубом.
С юности обладает Катерина чудесным голосом. Вместе с агитбригадой при клубе изъездила Кустанайскую область, выступали и в деревнях, и на полевых станах. Приезжал даже собиратель фольклора из Москвы, записывал песни, звал в столицу. И сегодня, проходя под балконом бабы Кати, иногда можно услышать, как она звонким голосом вместе с дочерью поет немецкие и русские, казахские и чеченские песни внукам-правнукам.
В год начала нового века и тысячелетия отправилась многочисленная семья Рудольфов в Германию. После четырех дней езды прибыли в Кёльн, а оттуда из повезли в неизвестном направлении. Видимо, по воле судьбы или небесной канцелярии доставили семью бабы Кати в Ульм. Позже, прогуливаясь по соборной площади, она ощутила удивительное чувство: возле древнего Мюнстера, свечой вознесшегося к небу, прошёл её предок Петер Гефель прежде чем уплыть навсегда с пристани возле кривой Мясницкой башни в неведомую Россию…
Под конец нашего неспешного разговора баба Катя глубоко вздохнула, в глазах её блеснула слезинка. «Вернулась я в родной город, на родину, в Фатерланд», – тихо сказала она и положила руки на колени.
Опадает еле слышно осенняя листва. Порыв ветра подхватывает её, крутит, вертит, уносит вдаль. Лежит сухой лист в пожухлой траве. Новый порыв ветра приносит тот лист назад, к корням дерева.
Так и люди возвращаются к своим корням.
Александр Стрельников