«И выкопали на самом высоком месте Ульма глубокую яму, и опустили в нее огромный камень, и 30 июня 1377 года , спустя три часа после восхода солнца, положил бургомистр Людвиг Крафт на сей камень сотню золотых дукатов, и по примеру его клали монеты знать и простолюдины, и было по поручению городского совета в присутствии пастырей церкви и горожан заложено основание ульмского Мюнстера».
Фратер Феликс Фабри (FFF),
„Трактат бюргерству ульмскому»
Сменялись эпохи, проходили столетия, 500 лет строился собор, ставший самым высоким в мире. За толстыми средневековыми стенами расплескалась прозрачная лазурь летнего неба. Винтовая лестница — уже горной тропы — двоим не разойтись. Сквозь узкие щели проемов пробиваются солнечные лучи, выхватывая из полумрака древнюю кладку стены и истертые ступени. До первой смотровой галереи их столько же, сколько лет исполнилось со дня завершения строительства собора. Каждая ступень — за год, словно каменная зарубка на долгую память.
Подъем по лестнице, встроенной в угол главной башни в виде гигантского карандаша, испещренного оконцами, будто скалистый утес ласточкиными гнездами, в чем-то схож с диалектической спиралью истории: светлые отрезки пути чередуются с затемненными, конечная цель намечена, но не видна.
Старинные ступени из местного песчаника выше современных, поэтому ощутим каждый шаг. С первым — мысленно попадаешь во вторую половину 19 века, когда в процессе объединения Германии вокруг королевства Пруссия мечта о единой стране пробудила желание завершить строительство готических соборов. Между городами возникло своеобразное негласное состязание, они стремились превзойти друг друга в размере, величии и красоте заложенных в раннем средневековье «перстов божьих».
В Ульме строительством собора руководил Август фон Бойер. В целях достижения идеальных пропорций, гармоничного слияния отдельных частей сооружения в единый прекрасный силуэт он изменил первоначальный проект, составленный средневековыми зодчими, и удлинил высоту шпиля на десять метров. Находясь на верхней галерее, можно заметить небольшой изгиб устремленных в небо резных конструкций шпиля, это и есть зримый след внесенных поправок. Досужие сплетники поговаривали, что переделки были предприняты только для того, чтобы превзойти хоть немного Кёльнский собор…
Ззначально «перст божий» строился на народные деньги. Поколение за поколением ульмских бюргеров вносило свою посильную лепту. К 500 летнему юбилею закладки первого камня на деньги отца Альберта Эйнштейна была высечена и установлена скульптура библейского пророка Иеремии.
В последний майский день 1890 года над черепичными крышами Ульма на верхушку ажурного шпиля был водружен венчающий его крестообразный резной цветок. Строительство собора было завершено. Через месяц торжественно отметили знаменательную дату. Более трёхсот певцов исполнили по такому случаю ораторию Феликса Мендельсона Бартольди „Илия».
В третий день Первой мировой войны под гулкими сводами собора прошла месса, названная «солдатской». Пастор Дитрих призывал без страха и сомнения отдать жизнь за Кайзера и Фатерлянд. Сегодня на торцах арки, ведущей в молельный зал собора, установлены памятные доски, одна из них – павшим офицерам уланского полка Вильгельма 1, квартировавшего в гарнизонном Ульме с конца 17 века и расформированного спустя год после поражения Германии в Первой мировой войне. И юбилей собора в 1927 году накрыт тенью этой войны. Было много мучительных сомнений — чествовать ли вообще «великанскую башню». В предверие 550 годовщины закладки первого камня возникла дискуссия об идейном значении готического гиганта. Символика, олицетворенная в нем, вызывала сомнения и разочарования. Соответствует ли Ульмский мюнстер стране, потерпевшей поражение в войне, не является ли этот знак национального самосознания немым упреком немцам? И все же для жителей города, столетиями строивших собор, трудившихся над его сохранением, праздник состоялся. Это был лучик надежды на то, что глубоко расколотое общество однажды снова воспрянет.
Полувековой юбилей завершения строительства собора также был отмечен смертельным ужасом войны, но уже Второй мировой. Мюнстер был осквернен нацистской символикой. Не малиновым звоном разносилось с колокольни над городом в честь храма божьего, а надрывным дребезжанием, будто с пожарной каланчи, во славу кованого сапога, топтавшего Елисейские Поля. Национальную гордость, пробуждаемую во время предыдущего юбилея, подавила расовая теория. Народные обычаи и традиции, чествования и празднования в своем исконном значении подменил треск нацистской пропаганды. Все упоминания об участии еврейской общины в строительстве собора были уничтожены.
Что такое полчаса в масштабе истории? Миг, вспышка. Но однажды 30 минут предопределили судьбу Ульма на десятилетия. 17 декабря 1944 года в 15 часов взлетел первый самолет с аэродрома в Южной Англии, через полчаса – замыкающий… В то предрождественское воскресенье 1944 года в ульмских домах традиционно зажгли три свечи. Обычно горожане ворчали на туман, а в тот день надеялись на него, как на чудо: туман скроет город от бомб. Но несмотря на плохую погоду на Ульм уже летели три сотни тяжелых бомбардировщиков „Ланкастер“ Королевского военно-воздушного флота Британии. Бомбардировка продолжалась 27 минут, на город обрушились тонны смертоносного груза. Через полчаса от старого города не осталось ничего. Черный дым смешался с серым туманом, температура была адской — горели запасы угля в подвалах. Среди руин одиноко торчал «перст божий» — Ульмский мюнстер, как гигантский огарок свечи в пустыне…
О самой страшной в истории человечества войне напоминает гранитная плита со словами скорби солдатам и офицерам пятой пехотной дивизии вермахта, павшим под Вязьмой, Старой Руссой, Витебском. Уцелевшие остатки этой дивизии сложили оружие меньше, чем за неделю до подписания акта о безоговорочной капитуляции на Зееловских высотах. На главном фасаде собора немым укором нацистскому режиму установлены два витража, резко отличающиеся от старинных. Это «израильские окна». Не к государству Израиль имеет отношение это название, но к библейскому — «сыны израилевы». На мозаике цветного стекла изображена аллегория о жертвах холокоста, о погромах, о концлагерях, о бесконечных муках еврейского народа. К раскаянию, покаянию и внутреннему очищению призывала церковь. Глубоко символично, что автором этих переполненных болью витражей был бывший солдат вермахта, сражавшийся под Сталинградом, Ханс Георг фон Штокхаузен.
В тяжелые послевоенные годы в Германию хлынул 12-милионный поток беженцев из стран Восточной Европы. Среди них были и дунайские швабы, когда-то уплывшие по реке в поисках лучшей доли. Вместе с нехитрым скарбом привезли они в Ульм и «невидимый багаж» – запах цветущей акации, шуршание кукурузной соломы, которой набивали матрасы, и перезвон колоколов в деревенских кирхах. Перед ними стоял трудноразрешимый вопрос: Родина – это мать или мачеха? Ульмский собор давал им силу, веру и надежду, перезвон его колоколов напоминал об оставленных лютеранских немецких церквях Венгрии и Румынии, Сербии и Чехии.
Столетний юбилей окончания строительства Ульмского мюнстера праздновался спустя несколько месяцев после падения Берлинской стены и проходил под знаком новых политических горизонтов. В юбилее принимали участие гости из городов, славящихся своими готическими колоссами — Праги, Милана и Берна. Ульмский собор стал не только частью культурного богатства Германии, но и прочным звеном в цепи, скрепляющей Ульм с городами Западной и Восточной Европы. Произошло коренное изменение самой сути торжества, ранее основанного исключительно на национальном, даже националистическом самосознании. Теперь выдающееся архитектурное творение стало символом общности, единения и открытости. Призыв к дружбе — поднимись повыше, загляни за горизонт — нашел свое отражение в регулярно проводимом Дунайском фестивале.
В укрытом тенью собора переулочке родился нобелевский лауреат Альберт Эйнштейн. Словно в подтверждение его теории относительности я поднимаясь вверх, спускался вниз по исторической шкале времени. Вышел на первую галерею. Все так же ослепительно сияет солнце, безоблачное небо синее моря. Внизу современная жизнь, видна Рыбачья слобода, сверкающая полоса Дуная, фахверковые домики и кубики-пирамидки из стекла и бетона. Снуют люди ростом с муравья, что наглядно иллюстрирует сакральное значение высоты готических соборов: человек – песчинка перед Богом. Но сменивший средневековье ренессанс воспел человека как венец творения божьего, может быть, учтя талант и мастерство зодчих, дотянувшихся до неба.
Снова поднимаюсь по винтовой лестнице на вторую галерею. С нее видны вершины Швабской Альбы и расположенные вокруг Ульма города и деревни. Внизу готовятся к празднику. По пройденным мной ступеням побегут на скорость участники «мюнстерского забега». Вновь, как 125 лет назад, над соборной площадью мощно и величественно, подобно самому мюнстеру, элегантно и филигранно, как его стрельчатые полуарки, зазвучит оратория Мендельсона «Илия». По случайному совпадению или по воле судеб «Ульмскую ораторию» к торжеству написал кипрский музыкант из Пафоса Мариос Ёанноу Илия. С наступлением темноты зрителей ждет воистину волшебное зрелище. Собор предстанет в фантастическом буйстве цветной подсветки, продумана хореография танца электрических огней по старинным узорам архитектуры. Прямо на соборной площади состоится баскетбольная игра, в которой интернациональная сборная сразится с ульмской командой Рациофарм. В честь знатного события отчеканены монеты из серебра и золота…
С галереи можно зайти в помещение, где развешаны старинные фотографии архитектурных диковинок — Тадж-Махал, храм Василия Блаженного. Под ногами звонница, и через застекленное отверстие в полу видны колокола. В праздник далеко разнесется по округе малиновый звон.
На выходе стоит пресс для чеканки монет. Закладываю в щель 5 центов, опускаю с силой рычаг и собственными руками делаю свою денежку. Пускай она не из благородных металлов, не полированная, не коллекционная, не представляющая никакой нумизматической ценности, но на ней крохотный рельеф огромного Ульмского собора. Пусть будет медная монетка с мюнстером на счастье и на память.
Александр Стрельников