В шесть лет я нашел на улице пятьдесят копеек.
— Что ты будешь делать с этой денежкой? — спросил меня мальчик Петя, заботливо поправив рукавчик курточки на той руке, в которой я зажал монетку.
—Дам маме, и она завтра купит мне эскимо на палочке!
—Дай мне, и я куплю тебе эскимо сегодня, — ласково предложил Петя, которому в девять лет уже хватало образования, чтобы быстро прикинуть навар: эскимо стоило одиннадцать копеек.
— Нет, — интуитивно ответил я, — я дам денежку маме!
Это был последний раз, когда интуиция меня не подвела. С тех пор всю свою жизнь из нескольких возможных вариантов я безошибочно выбирал самый ошибочный. Впрочем, кроме интуиции, Всевышний еще многим забыл меня наградить, поэтому я не обижаюсь, но жить с этим как-то надо. Кстати, мальчика Петю с тех пор я встретил всего один раз — в списке отечественных миллионеров журнала «Форбс»…
Эскимо на палочке впервые появилось в начале XX века, а главная история, о которой пойдет речь, началась гораздо раньше, когда погожим весенним днем 1833 года киевский военный генерал-губернатор граф Александр Дмитриевич Гурьев брезгливо принял бумагу от купца Сулимы и прочел:
«Ваше сиятельство! Для постройки дома на отведенной мне в Киеве земле ниже немецкой кирхи на Лютеранской улице покорнейше прошу — утвердить сей фасад с позволением устроить по оному дом, и о сем учинить рассмотрение и определение».
Если бы такую бумагу подали мэру Киева сегодня, он бы вообще не врубился, о чем речь, а граф Гурьев обратился к своему помощнику:
— Любезнейший, снесите-ка сей план городскому архитектору господину Станзани. Пусть доложит, не нарушит ли постройка сия архитектурный ансамбль города.
Да, в XIX веке подобные вопросы еще волновали городское начальство. А нас с женой в конце XX века волновал жилищный вопрос. Соединив свои судьбы, мы решили соединить и принадлежащие нам две однокомнатные квартиры в разных районах. «1+1=3». Даже знаменитый математик Перельман не взялся бы доказать это равенство, зато наш маклер Миша Перельмутер охотно взялся подобрать нам обмен, потому что эта сомнительная с точки зрения математики формула на рынке обмена квартир вполне работала. Сработала она и в нашей семье — нас вот-вот должно было стать трое. Детская — ребенку, кабинет — мне, гостиная — гостям, кухня — жене — нечто такое подыскивал нам Перельмутер. Заря приватизации и купли-продажи жилья в те годы только занималась…
А тем временем, вернее, тем далеким временем Аким Акимович Сулима разрешение получил и дом построил. Здание стояло как бы на гребне, а примыкавшая к нему усадьба спускалась террасами по склону Винтовой горы к Бессарабской площади. Шестиколонный портик, треугольный фронтон со скульптурами, купол, арки и лестницы должны были радовать хозяина. Но если градостроение тогда процветало, то медицина заметно отставала, как, впрочем, и сегодня. Поэтому вскоре недвижимость сия перешла в собственность безутешной вдовы купца Сулимы, которая тут же утешилась и вышла замуж за генерала от артиллерии Ловцова. Факт ее замужества особого отношения к делу не имеет, просто когда я еще смогу употребить название военного чина «генерал от артиллерии»…
— Есть вариант от Миши! — сказала в тот вечер моя жена. — Центр города, Печерск, Энгельса, 16.
— Хорошо, пойдем и посмотрим завтра! — сказал я.
— Нет, сегодня! Такой шанс надо ловить немедленно!
— Черт! — выругался я и начал одеваться…
А новый дом на Лютеранской киевляне в середине XIX века обходили десятой дорогой и называли «сулимовкой». По ночам с чердака доносился загадочный хохот. От здания стали отваливаться камни, а прохожие по ночам замечали в окнах верхнего этажа белую фигуру. Призрак скаредного купца Сулимы, говорили соседи, бродит по комнатам, и жаба давит его неприкаянную душу: денежки-то он за дом строителям все заплатил, а пожить там хозяином не успел!
Было холодно, шел злой и мокрый ноябрьский снег. На остановке я поскользнулся и чуть не упал под колеса подъехавшего автобуса. Мне показалось, будто кто-то толкнул меня в спину…
Скоропостижно, не успев насладиться семейным счастьем, почил в бозе и генерал Ловцов, квартиранты избегали селиться в доме с дурной славой, и предприимчивая генеральша Ловцова-Сулима торжественно открыла в здании на Лютеранской благотворительное заведение. Открытие было приурочено к посещению Киева Александром II. То есть царь теоретически мог посетить богадельню. В наше время мне известен лишь один случай посещения подобного заведения высоким должностным лицом. Это был Остап Бендер в ранге инспектора пожарной охраны…
Уже совсем стемнело, когда мы с женой поднимались по улице потенциального лютеранина Фридриха Энгельса к дому номер 16. Хозяин квартиры встречал нас у парадного. Мы зашли… У окна, словно обезвреженный компетентными органами призрак, безучастно сидела фигура в белом. Однако это был не Сулима, а жена хозяина. Она сидела молча, заплаканная, и с нами даже не поздоровалась. Я догадался, что хозяева разводятся и делят жилплощадь…
В конце XIX века дом на Лютеранской разделили. В одном флигеле заработал приют для вдов, в другом — пансион для малоимущих учениц Фундуклеевской гимназии. Но однажды ночью здание внезапно загорелось. То ли какая-то нечисть закурила в постели, то ли малоимущие ученицы бурно обмывали казенную стипендию с малоимущими учениками. Дул страшный ветер, огонь вот-вот грозил перекинуться на близлежащие дома и лютеранскую кирху. Очевидцы сказывали, будто видели, как перед самым пожаром бушевал призрак купца Сулимы и хохотал страшно, а после ухал и свистел, недовольный нерасторопными пожарными и орущими спросонья вдовами.
— Вы только посмотрите на эту прелесть! — хозяин с гордостью демонстрировал нам с женой высокие потолки с потрескавшейся лепниной и покосившийся камин с изразцами, а я с тайным ужасом прикидывал, сколько всему этому лет и как я буду это ремонтировать, когда оно законно развалится…
Документы свидетельствуют: в восстановлении дома Сулимы принимали участие многие. Так, отставной поручик Гудыма подарил кафель на две печи, статский советник Эйсман — тысячу штук кирпича, а инженер Толли — 75 рублей на ремонт комнат. Мне в будущем и неизбежном капитальном ремонте помочь было решительно некому, а стройматериалы за полтора века несколько подорожали…
— А за третью комнату вы можете даже и не платить, она в ЖЭКе неучтенная, — радовал меня хозяин, — а еще есть подвал, сарай, можно сделать отдельный вход в квартиру со двора. В общем, вам и думать нечего, это будет не дом, а ваше родовое гнездо, причем в центре города.
Жена сдержанно сияла изнутри. Ей, архитектору по образованию, это необычное старинное жилище явно нравилось, а я ощущал безотчетный панический ужас.
— Мы подумаем, я утром перезвоню, — сказал я, страстно желая вырваться наружу.
Мы вышли на улицу. Снег продолжал идти, тьма сгустилась, редкие прохожие, все в белом, могли напоминать призрак купца Сулимы, если бы я о нем тогда знал. Я был не в курсе и того, что улица Энгельса была когда-то, как, впрочем, и нынче, снова Лютеранской. И дом номер шестнадцать стоит на том же месте, все так же спускаясь к Бессарабке…
Позднее мы обменяли свои «однушки» и получили-таки свою «трешку» на Оболони, но двадцать с лишним лет пилила меня супруга:
— Ты все испортил, надо было меняться, пожить там пару лет, а потом загнать эти апартаменты втридорога кому-нибудь под офис! Ну почему ты наотрез отказался?!
— Не знаю… Интуитивно…
Кто впоследствии, в разгар становления нашего дикого капитализма, загнал эти апартаменты втридорога, я понятия не имею. Сегодня в этих стенах в престижном районе столицы Украины располагается крутая клиника пластической хирургии. А статью известного киевоведа Кальницкого про дом Сулимы я лишь недавно случайно встретил в Интернете под рубрикой «Десять гиблых мест Киева» и показал жене. Она прочла и впервые за долгие годы посмотрела на меня с плохо скрываемым уважением.
