«Музыка – это речь!» – повторял на уроках мой учитель, старейшина ленинградской фортепианной школы Михаил Иосифович Лебедь. Подразумевалось (но не было, однако, очевидно 15-18-летним юнцам из музучилища), что те звуки, что музыкант производит на свет методом разных манипуляций (в моём случае – движениями рук и пальцев), должны не только собираться во что-то, соответствующее нотному тексту, но и о чем-то рассказывать слушателю, который потратил свое время, пришел на концерт и даже – для нас тогда почти недостижимая мечта! – потратил на билет собственные деньги. Слушатель должен услышать историю, складный рассказ – и наша задача сыграть так, чтобы он всё понял. Ну, или хотя бы что-то понял.
Но речь бывает разная. Осмысленная и не очень, приличная и вульгарная, повествовательная, вопросительная, менторская, заискивающая… Самый главный принцип, по которому её можно классифицировать, имеет сугубо физиологические истоки: какой именно участок мозга отвечает за произнесение этой речи. А зависит это от того, ведем ли мы разговор, то есть просто формулируем мысли словами здесь и сейчас, или читаем (глазами или по памяти) уже написанный кем-то текст. Это совершенно два разных вида деятельности – и, заодно, вида искусства: актёрское и ораторское мастерство. И то, и другое требует интеллекта и четкой дикции. Но дальше пути расходятся, и талантливый актер, проникновенно декламирующий со сцены монолог Гамлета, может быть косноязычным на интервью или на собрании коллег; а иной оратор, например, бизнесмен или политик, может с трибуны по три часа увлеченно рассказывать о любимом деле или какой-нибудь общественной проблеме, а дай ему листок с текстом в руки – и он будет монотонно и уныло бормотать слово за словом, путая интонации и акценты.
Но причем же здесь музыка? – спросите вы. Музыкант сравни актёру: перед ним текст, он его учит, интерпретирует, запоминает – и выдает на публику готовый “продукт”, музыкальный номер. И уже внутри этого номера слушатель услышит (в обоих смыслах: и ушами, и разумом) какую-то ценную историю. Но разве может музыкант быть оратором, не просто исполняя заранее подготовленный текст, но разговаривая языком музыки; воплощать спонтанные идеи, отвечать на внезапные вопросы, самому задавать вопросы? Вообще без текста: сел и заговорил?
Представляете, да, такое возможно! Вы, наверное, сразу вспомните джазовых музыкантов, виртуозно импровизирующих на любые популярные и не очень темы. Но в джазе важную роль играет “цифровка” – последовательность аккордов, которой следует соответствовать для сохранения общей формы и складности звучания разных инструментов одновременно. Если каждый будет импровизировать что попало, в итоге получится не джаз, а какофония. Поэтому в джазе импровизация играет важнейшую роль, но не единственную.
Здесь я тонко намекаю на самого себя. Я долго и последовательно учился исполнению музыки по тексту. Разобрал, выучил – сыграл. Но и импровизировать всегда любил. И даже делал часовые концертные импровизационные сессии, без остановок, чем вводил слушателей в состояние, близкое к трансу. И вот как-то раз супруга попросила меня сыграть что-то конкретное. Нет, не готовую пьесу, а конкретную эмоцию, образ. Я уже даже не помню, что это было. Что-то такое, очень приземленное. Пейзаж за окном. Или какую-то историю из детства. Я опустил руки на клавиши, взял пару нот… А потом руки стали исполнять что-то, что реально соответствовало эмоционально и образно той картинке, что была у меня перед глазами. Это было ясно и мне, и моей жене, которая тоже музыкант и творческий человек. “Ты должен делать именно такие концерты! – воскликнула Наталия. – Кто-то в зале поднимает руку, предлагает образ – а ты его играешь на фортепиано!” Такая идея возникла у неё года три назад, а реализовалась – только в этом январе…
Проект “Как звучит твоя душа?” (в немецком варианте “Wie klingt deine Seele?”) уникален во всех отношениях. Во-первых, я пока не слышал, чтобы кто-то вообще работал в таком формате. Спонтанная импровизация – да. Импровизация на предложенные музыкальные темы – да. Но импровизация на образы, изложенные слушателями словами? Причем так, чтобы слушатель во время исполнения музыки сам узнал “заказанный” образ?
Во-вторых, музыка, которая звучит на этих концертах, никогда прежде не звучала и никогда не прозвучит вновь. Музыкальное содержание концерта зависит не только от образов, которые предлагают слушатели (они всегда разные, хотя эмоционально бывают пересечения), но и от настроения самого пианиста, от механики клавиш, от акустики, от отдачи зала… Много субъективных факторов – и все они влияют на конечный “продукт”. В случае исполнения академической музыки это как раз не очень хорошо: внешние условия не должны влиять на уровень выступления музыканта, публика пришла услышать вполне конкретное произведение в его лучшем виде. А когда дело касается создания музыки здесь и сейчас, то что может быть ценнее оголенных эмоций и нервов? Именно они и создают ту “правду” жанра, именно за их счет происходит узнавание образа…
Я совсем недавно, повторю, только с января этого года начал работать в этом формате. Сыграл два концерта в Штутгарте (последний состоялся недавно, 10 мая), а также в черногорской Будве (туда даже приехало снимать местное телевидение!) и в венском пригороде Бадене. На концертах я обычно произвожу видеозапись, а наиболее интересные композиции выкладываю на своём ютуб-канале:
“Evgeny Alexeev”.
Подписывайтесь на него, а также на мой инстаграм, чтобы быть в курсе следующих концертов:
@pianist_evgeny_alexeev.
Если вам понравилась моя заметка, напишите мне:
alexeevmusic@gmail.com
Это мой дебют в журнале, но я с удовольствием расскажу вам еще что-нибудь интересное о музыке и не только.
Евгений Алексеев
