I.
Андреич
Есть в России люди, стремящиеся украсить себя орденами и медалями, как украшают мишурой новогоднюю елку. Грешат этим в основном представители власти, которые легче других обеспечивают себе столь сомнительное удовольствие. Они не понимают, что народ примечает таких «героев» безошибочно и уж никакого уважения к ним не испытывает. В этой связи вспоминается ответ великого украинского поэта Лины Костенко на предложение вручить ей орден руками президента страны: «Политической бижутерии не ношу».
Речь, разумеется, не идет о наградах, полученных заслуженно на трудовой ниве или на поле брани. А липовые орденоносцы щеголяют на фоне миллионов простых людей, некоторые из которых гораздо более их достойны всяческих наград, но проживают свою жизнь крайне скромно, своими замечательными делами и достижениями не кичатся.
Сегодня я хочу рассказать о таком, на первый взгляд, неприметном человеке – Иване Духине. Родился он в 1941 году, детство провел на хуторе в Воронежской области, где его отец работал конюхом. С 13 лет Ваня жил в Москве в девятиметровой комнатушке своей мамы – школьной уборщицы. Мальчик постоянно что-то читал, изучал, серьезно занимался самообразованием. После школы он окончил всего лишь ремесленное училище, но знания имел энциклопедические, в научный зал Ленинской библиотеки ему разрешили ходить без пропуска. Работал Иван Андреевич сначала на фабрике «Большевичка», а затем – до самого последнего дня – кровельщиком. Менял железо на крышах, ремонтировал и изготовлял водосточные трубы. Все, кто знал Ивана Андреевича, его любили. Потому что не полюбить этого человека было невозможно. Писателя, журналиста Юрия Роста связывала с Иваном Духиным долгая крепкая дружба, вот как Рост представляет своего друга:
«Слесарям, кровельщикам на Чистых прудах, работникам библиотек и музеев, Данелии, Нееловой, Иоселиани, Битову, Белле… всем, кто знал его, и следовательно, любил, представлять Духина не надо, а вам — пожалуй. Самоучка энциклопедических знаний, любитель поэзии Тютчева, все стихи которого помнил наизусть, собиратель старинных литых печных дверец, знаток поддужных колокольчиков, равного которому не было, автор книги о русских колокольных заводах, серьезный читатель исторической и философской литературы, он зарабатывал на хлеб кровельным ремеслом, где был не просто надежным профессионалом, но артистом, создававшим без всякой надобности такой красоты водосточные трубы, что их жалко было вывешивать на улицу».
Много лет Иван Духин занимался изучением истории отечественных колоколов и их судеб, выявлял материалы о прошлом колокололитейных заводов и их владельцев. Консультировал современных специалистов по отливке колоколов для храма Христа Спасителя и московских церквей. Рост вспоминает, что Иван Андреевич реставрировал иконы, восстанавливал колокола и всё совершенно безвозмездно дарил церквям. Друзьям же в качестве подарков доставались поддужные колокольчики, в которых он знал толк. Звон этих колокольчиков до сих пор восхищает хороших музыкантов.
Иван Духин помогал всегда и всем абсолютно бескорыстно. Однажды в чистый четверг привез колокол в церковь Космы и Дамиана в Шубине, молча оставил и даже имени своего не назвал. Через несколько лет настоятель этого храма вручал Ивану Андреевичу «Премию за подвижничество» от Института «Открытое общество», вот тогда Рост вспомнил историю с колоколом и подсказал настоятелю, что перед ним тот самый даритель. Таких подарков церквям в виде отреставрированных хоругвей, икон, колоколов очень много в биографии Ивана Андреевича, даже его друзьям известно не про все случаи, так как он не искал ни славы, ни благодарности.
Автор более 30 работ по исследованию и сравнительному анализу ямских колокольчиков, бубенцов и ботал, истории становления и развития кустарного литейного промысла в России Сергей Сукач так пишет о Иване Духине:
«Встречи и беседы с Духиным были яркими и содержательными уже потому, что сам он, как личность, самобытен, содержателен, скромен и радушно открыт. Поражала его мягкая манера отношения к собеседнику и, как я заметил, ко всем людям, происходящая не иначе как от духовности.
В моих глазах Духин И.А. был и остается подвижником культуры, духовности, знаний, щедрости и доброты. Если думать о его вкладе в дело популяризации и изучения колоколов, в том числе любимого им ямского (дужного) колокольчика, то понимаешь, что он не просто ученый, а основоположник целой, вполне новой и доныне складывающейся у нас колокольной культуры.
…Он был дорогим гостем любого музея страны, его знали как специалиста на каждом из московских колокольных заводов. Его знал и уважал весь колокольный мир страны, но это не наполняло его гордостью и самоуспокоенностью. Духин И. А. до последнего дня своей жизни продолжал искать, исследовать и писать. Все написанное им красиво по форме и глубоко по содержанию. Читая Духина И. А. и не зная его как человека, представляешь себе действительно доктора колокольных наук. Сам же Духин подписывал свои публикации неизменно скромно – Духин И. А., рабочий».
Когда-то, в бытность свою президентом, М. Горбачев посетил мастерскую Роста, называемую «конюшней», где случайно встретился с Иваном Духиным. В этот день из типографии в «конюшню» была доставлена свеженапечатанная книга Духина о московских колокольных заводах. Президент торжественно вручил автору сигнальный экземпляр, после чего они беседовали полтора часа. Один из присутствующих заметил, что встреча напоминает иллюстрацию к сказке «Ленин и Печник» – Президент и Кровельщик… Уходя, Горбачев заметил, что не знает наверняка, кто тут Ленин, а кто Печник…
II.
Я «сеял в землю… небо»
Разыщите меня, как иголку, пропавшую в сене,
Разыщите меня – колосок на осенней стерне,
Разыщите меня – и я вам обещаю спасенье:
Будет Богом спасен тот, кто руки протянет ко мне!
Вениамин Блаженный
26-ой раз к дому подъехала санитарная машина, чтобы отправить Вениамина Айзенштадта в психбольницу. Диагноз гласил: «Больной считает, что он поэт». По дороге «больной» что-то пишет, а когда его принимает врач приемного покоя, подает ему листок:
Когда бы так заплакать радостно,
Чтобы слеза моя запела
И, пребывая каплей в радуге,
Светилось маленькое тело.
…
Заплакать с тайною надеждою,
Что Бог услышит эти звуки —
И сыну слабому и грешному
Протянет ласковые руки…
Врач прочитал стихи и записал в истории болезни: «Больной Вениамин Айзенштадт – гениальный поэт. Лечение: усиленное питание с комплексом витаминов».
Вениамин Михайлович Блаженный родился в местечке Копысь Витебской губернии в 1921 году. Его отец был практически нищий еврей.
Отец мой – Михл Айзенштадт – был всех глупей
в местечке.
Он утверждал, что есть душа у волка и овечки.
Он утверждал, что есть душа у комара и мухи.
И не спеша он надевал потрепанные брюки.
Когда еврею в поле жаль подбитого галчонка,
Ему лавчонка не нужна, зачем ему лавчонка?..
Мать Вениамина не перенесла смерти двух сыновей, младший из которых умер из-за ошибки аптекаря, а старший, студент, покончил с собой, когда после смерти Кирова на него написали ложный донос.
Я мёртвых за разлуку не корю
И на кладбище не дрожу от страха, –
Но матери я тихо говорю,
Что снова в дырах нижняя рубаха.
И мать встаёт из гроба на часок,
Берёт с собой иголку и моток,
И забывает горестные даты,
И отрывает савана кусок
На старые домашние заплаты.
В 1941 он учился на первом курсе учительского института, с началом войны отправился в эвакуацию в Горьковскую область, призыву не подлежал из-за болезненной худобы, почти дистрофии. А отец Вениамина умер от голода.
В калошах на босу ногу,
В засаленном картузе.
Отец торопился к Богу
На встречу былых друзей.
И, чтобы найти дорожку
В неведомых небесах, –
С собой прихватил он кошку,
Окликнул в дороге пса…
…Процессия никудышных
Застыла у божих врат…
И глянул тогда Всевышний,
И вещий потупил взгляд.
– Михоэл, – сказал он тихо, –
Ко мне ты пришел не зря…
Ты столько изведал лиха,
Что светишься, как заря.
Ты столько изведал бедствий,
Тщедушный мой богатырь…
Позволь же и мне согреться
В лучах твоей доброты.
В эвакуации Вениамин работал учителем в деревенской школе, много писал. После войны приехал в Минск с заветными тетрадями своих и чужих стихов (еще учась в школе, переписывал целые сборники Гумилева, Цветаевой, переписал всю «Божественную комедию»). Работать беспартийному в школе не позволили, устроился в инвалидную артель, женился на простой женщине – инвалиде войны. Работал тяжело, все же находил время и силы ходить по редакциям, но никто не хотел его печатать. Советская власть всегда отдавала предпочтение послушным посредственностям перед поэтами чистой воды.
Он ушел в поэзию, жена стала помощницей – собирала исписанные листочки, печатала тексты на машинке. Она как будто чувствовала, что живет с гением. А он признавался: „Я до сих пор не знаю, что такое стихи и как они пишутся. Знаю только, что рифмованный разговор с Богом, с детством, с братом, с родителями затянулся надолго. На жизнь“.
Его стихи восторженно восприняли Пастернак и Тарковский, в 70 лет Вениамин Блаженный был принят в Союз писателей. Юрий Шевчук поручил своим продюсерам поработать, их стараниями был издан сборник Блаженного «Сораспятье».
В последние годы он не выходил из дома. Даже когда умерла жена, не нашел в себе силы проводить ее в последний путь. И прожил еще только 12 дней.
…Где же крылья твои, о комок убиенного страха?
Кто же смертью посмел замахнуться
на вольный простор?
На безгнездой земле умирает крылатая птаха.
Это я умираю и руки раскинул крестом.
Это я умираю, ничем высоты не тревожа.
Осеняется смертью размах моих тягостных крыл.
Ты поймешь, о Господь, по моей утихающей дрожи,
Как я землю любил, как я небо по-птичьи любил.
Не по вашей земле – я бродил по господнему лугу.
Как двенадцать апостолов, птицы взлетели с куста.
И шепнул мне Господь, как на ухо старинному другу,
Что поет моя мертвая птица на древе креста.
И шепнул мне Господь, чтобы боле не ведал я страха,
Чтобы божьей защитой считал я и гибель свою.
Не над гробом моим запоет исступленная птаха –
Исступленною птахой над гробом я сам запою!..