Клуб «Грустный шваб»

Дорогие читатели, «Русский Штутгарт» начинает публикацию повести живущего в Штутгарте писателя Леонида Рубинштейна. Из уже распухшего редакционного «портфеля» мы выбрали именно это произведение, потому что действие его происходит в нашем городе, персонажи и реалии довольно узнаваемы. Про себя мы назвали эту книгу «Повесть о новой Золушке». Желаем вам приятного чтения.

Леонид Рубинштейн – журналист, писатель, сценарист,

член Международной федерации журналистов, Европейского объединения русскоязычных писателей, собственный корреспондент газеты «Европа – Экспресс»

В 2008 г. в издательстве „Me – Dial“(Израиль) вышел роман Л.Рубинштейна «Мотив» –  книга о роковой силе человеческого слова, которое бывает беспощаднее пули и яда.

Творчество Л.Рубинштейна объединяет главная тема: человеческая личность в жёстком и прагматичном современном мире.

История, положенная в основу повести «Клуб «Грустный шваб», стара как мир.

Немец и русская еврейка полюбили друг друга, но возникшая вскоре проблема не имеет ни языковой, ни национальной окраски. Всё логичнее, проще и в то же время сложнее…

Леонид Рубинштейн

Клуб «Грустный шваб»

 

Якоб фон Бреннер

Первая половина того дня была обычной: документы, звонки, встречи с клиентами. В начале второго я, как обычно, зашёл в булочную выпить чашечку кофе и посмотреть свежую газету. На работе на это не хватает времени. Допивая кофе, услышал рядом женский голос. Передо мной стояла высокая брюнетка с приятными чертами лица и статной фигурой. Это я зафиксировал сразу.

– Извините, –  сказала она, волнуясь и с акцентом, –  могу я у вас попросить телефон? У меня осталось несколько минут, а мой хенди разрядился.

Позже я узнал, до чего ей осталось несколько минут, но ответил сразу:

– Нет проблем, звоните.

Она быстро и нервно поблагодарила, отошла на несколько метров в глубь помещения и там начала с кем-то разговаривать.

Я продолжил листать газету. Через три минуты брюнетка положила телефон на мой стол.

– Ещё раз спасибо! Вы мне очень помогли.

Выглядела она более радостно.

– Может быть могу быть ещё чем-то полезен?

– А вы что – волшебник?

Её глаза явно смеялись.

– Нет, я – адвокат.

– Спасибо, но вряд ли мне по карману услуги немецкого адвоката. Разве я похожа на богатую даму?

– А разве в той стране, откуда вы приехали, вы бы не помогли человеку, который обратился к вам за помощью?

На этот вопрос она не ответила, но спросила:

– Наверное легко было определить, что я иностранка?

– У меня профессия такая – общаться со многими людьми, в том числе иностранцами. Кроме того, я имею лицензию на обслуживание социальных слоёв населения. Откуда вы приехали?

– Из России.

Я вытащил свою визитную карточку:

– Здесь все мои данные, а наша адвокатская контора буквально за углом.

Она внимательно начала читать.

– «Якоб фон Бренен»… Это же надо, мой отец тоже Яков! И я – Анна Яковлевна… Левина. Только у меня пока нет визитки.

… Уже значительно позже Анна привела мне русское выражение : мужчина любит  глазами, а женщина –  ушами. То есть мужчину привлекает, в первую очередь, внешний вид новой знакомой, а женщина быстрее клюёт на красивые слова.

В первые минуты знакомства мы с Анной представляли собой идеальную иллюстрацию этой простенькой сентенции.

 

Соня – дочь Анны

 Труди обняла Тео за шею, притянула к себе и впилась в его губы. Я это видела.

Они смотрелись, как в сцене какого-то любовного сериала, правда, Тео при этом был слегка напряжён. Но от поцелуя не отклонился.

Потом он сказал мне, что не успел отклониться, но это уже не имело значения. Для меня не имело.

Они устроили эту сцену в садике напротив школьного здания. И думали, что за кустами их никто не увидит.

Но я их увидела. Потому что стояла в коридоре на третьем этаже. Оттуда всё видно как на ладони.

Как она могла это сделать, рыжая кошка?! Он же мой!

Когда они завершили своё любовное дело и вернулись в школу, я подошла к Труди. Она не знала, что я всё видела и смотрела на меня своими блестящими невинными глазами.

Я приказала себе не делать резких движений и просто поговорить, как подруга с подругой.

– Труди, – сказала я, – ты же хорошо знаешь, что Тео мой парень. Ты же лучше всех об этом знаешь.

– А если он твой, почему ты так плохо его охраняешь? – спросила она с лёгкой усмешкой.

– Но Тео не экспонат, чтобы его охранять. А ты его нагло ухватила и начала целовать.

– Я ещё ничего не начала, это только репетиция, моя дорогая подружка.

У меня в руках было два учебника: история и географический атлас.

Довольно тяжёлые книжки.

Я размахнулась и с криком «Он мой!» стукнула Труди по голове. Это было удобно, она ниже меня ростом.

Труди вскрикнула и упала на пол.

Вокруг нас сразу же образовалась толпа. Подбежала наша учительница фрау Хирш, попыталась поднять Труди, но та лежала без движения.

Вскоре появились врачи скорой помощи и полиция – всё как в кино.

Меня привели в кабинет директора гимназии и начали оформлять протокол. Полицейский предупредил, что пока будет идти следствие, я не имею права покидать пределы города.

Когда я пришла домой, мама уже всё знала, ей сообщили из школы.

Но её меньше всего затронула история моих отношений с Труди и Тео. Мама сразу спросила:

– Как здоровье Гертруды… И где она находится, дома или в больнице?

Я сказала, что дома. Потому что, когда я после всего ехала из гимназии, к Труди домой побежала её другая подружка Клаудиа.

Мама взяла у меня номер домашнего телефона Труди.

Она тут же позвонила её родителям, представилась и спросила, как себя чувствует их дочь.

Я не знаю, что ей ответили, но мама сказала, что она по профессии детский врач и могла бы сейчас же приехать к девочке, чтобы оказать ей помощь.

Она долго что-то слушала, кивала головой, снова что-то слушала. Наконец, извинилась и положила трубку.

– Господи, как стыдно», –  сказала мама. И села на кровать.

– Мамочка, что такое, тебя обидели?

– Никто меня не обижал.

Она отвернулась к стене.

– Мне очень аккуратно и культурно объяснили, какая я врач и какая я мать. И ещё сказали, что подадут в суд, если снимки и анализы Гертруды покажут, что она травмирована. Только этого нам не хватало для полного счастья.

На следующий день Труди в гимназию не явилась.

Перед началом первого урока ко мне подошёл Тео:

– Здравствуй, Софи, –  сказал он. Молодец, показала ты своей подружке, как тяжелы знания. Она до сих пор дома?

– Ага. Легче всех отделался ты, ты просто стоял в стороне и наблюдал за нами

– А что мне оставалось делать?

– Ответь мне на один вопрос: почему ты разрешил ей себя целовать? Ведь накануне вечером ты целовал меня.

– Ты сама ответила на свой вопрос; не я её, а она меня пыталась целовать. Ладно, звонок уже на урок. Вечером встретимся там же.

 

Анна Левина

Ах, если бы рядом была мама Поля!

Я даже слышу, как она мне говорит: «Пусть это будет самое большое горе в твоей жизни, Аннушка. Думай о хорошем».

И всё это правильно. Но будет потом.

А сейчас я увязла в сетях быта и никакие мудрые мысли мне не помогают. Живу я в социальной квартире, а оформлена в хайме. Больше трёх месяцев два ведомства переписываются по поводу меня, но до сих пор непонятно, где мои документы и какой у нас с Соней юридический статус.

Однако это чисто бабье нытьё: всегда нам чего-то не хватает.

Наша с Соней двухкомнатная квартира со всеми удобствами окнами выходит в городской парк. У нас есть ещё большая кладовая для лишних вещей и гараж, в который еще нечего ставить.

У Сони своя комната!

С тихим ужасом я иногда вспоминаю, в какой клетушке обитали мы с дочкой и покойным мужем на протяжении десяти лет. 25 квадратных метров на троих. Стыдно перед теми, кто остался там, на родине, за то что нам так хорошо…

Только скорее бы нужные бумаги улеглись на стол нашего нового бератора!

Гораздо серьёзнее обстоит дело с моей будущей работой.

Я учусь на шестимесячных курсах. Только после них я получу врачебную лицензию и смогу претендовать на должность доктора, хотя имею десятилетний медицинский стаж.

Мы с Соней учимся вместе. Она этим гордится и говорит мне: «Теперь ты понимаешь, как трудно мне».

Про Соню, однако, отдельный разговор. Сразу по прибытию в Германию она была определена в гимназию. Но разница между немецкой и русской гимназиями – как между автомобилем и велосипедом. Оба средства движутся, но велосипед – с помощью ног.

Соне первое время было очень трудно. Несколько раз она приходила домой, падала на пол и кричала: «Никуда я больше не пойду! Не нужно мне их образования! Лучше почтальоншей пойду работать!». Когда она успокаивалась, я объясняла, что в Германии даже на почтальона надо выучиться и сдать экзамены. А водитель убана вообще „Beamter“, то есть государственный служащий.

Здесь все постоянно учатся. И мы должны влиться в эту армию учащихся, если хотим стать полноценными гражданами.

Моя дочь постепенно усваивает эти истины. Истерик она больше не устраивает, хотя и в лучших учениках не числится. Её золотая оценка – три.

Ещё мне нравится один момент. Назовём его этическим. Когда классный руководитель проводит родительское собрание, он не называет ни одной фамилии школьника, который провинился или плохо учится. После собрания можно уединиться с учителем и поговорить о своём чаде тет-а-тет. Но этот стройный порядок получает серьёзные проблемы совсем с другой стороны. В него властно вторгаются молодые гормоны.

Очень быстро выросла моя девочка – я и не заметила. Всего можно было ожидать и с её строптивым характером, но не жестокости.

Я позвонила маме Поле, рассказала о случае в гимназии, поплакалась. А мама Поля меня не пожалела: «Придётся, детонька, через это пройти. Молодёжь так сейчас утверждается».

В общем, неделя у меня оказалась очень напряжённая. Пожалуй, самая трудная за время жизни в Германии.

Что ждёт Соню, если её привлекут к суду? Я ночь не спала и вдруг утром вспомнила адвоката, с которым познакомилась в булочной. Я нашла его визитку и набрала номер, указанный в ней. Голос в трубке был официальный, но приятный по тембру. Я представилась:

– Помните, мы познакомились в кафе? Я у вас попросила мобильный телефон…

– Ах да. Анна, если я не ошибаюсь. И вашего отца зовут почти как меня, с разницей в одну букву».

– Да. Это Анна Левина.

– У вас какие-то проблемы?

– Да, я очень прошу вас принять меня. Только, если можно после шестнадцати часов. Я занимаюсь на курсах.

– Момент…

Я слышала, как он шуршит бумагами.

– Вы слушаете?

– Да, господин адвокат.

– Фрау Левина, вас устроит термин на завтра, на семнадцать часов?

– Да, замечательно, большое спасибо! Но я хочу сразу предупредить, что не имею средств на оплату адвокатских услуг.

– Мы с вами, если мне память не изменяет, обсудили этот вопрос во время знакомства, помните?

– Помню. Спасибо вам. До встречи.

Кабинет адвоката Бреннера почти ничем не отличался от кабинетов других чиновников, у которых мне приходится бывать. Та же электронная техника и огромное количество папок.

Правда, на столе у Бреннера не было ни одной папки. Только телефон, календарь и блокнот с авторучкой.

Он встал, протянул мне руку, улыбнулся и сказал:

– Рад вас видеть, фрау Левин. Садитесь. Судя по тональности, вас привело ко мне что-то серьёзное. Рассказывайте, не упуская деталей.

Я всё подробно, в деталях, и рассказала. Слушал он действительно внимательно, но как-то живо. То есть он не произнёс ни одного слова, однако реагировал мимикой, губами, глазами.

– Никогда не думала, что моя дочь может быть такой жестокой.. Что ей может грозить, господин адвокат?

– Прежде всего хочу сказать, что ситуация не столь драматичная, как вы себе её представляете. Мне кажется, обе девочки и вы, родители, придёте к мирному решению конфликта в досудебном порядке.

– Вы так думаете?

– Да. Но если сторонам не удастся договорится, фрау Левин, защищать вашу дочь я не смогу. Это не входит в мою компетенцию. Вам придётся искать адвоката – специалиста по уголовному праву. Но, повторяю, у меня такое ощущение, что до суда дело не дойдёт.

– И что мне делать дальше?

– Договоримся следующим образом. Я изучу ситуацию по своим каналам и сообщу ответ через три дня. Вас это устроит?

– У меня просто нет другого выхода. Спасибо вам большое. Вы дали мне надежду.

– Погодите, фрау Левин, вам необходимо заполнить анкету клиента нашей конторы. Вы сделаете это сами или вам помочь?

– Нет, спасибо. Это я могу сама.

– Не знаю как вы пишете, но должен сказать, что устным немецким владеете свободно. Почти хохдойч, хотя и с акцентом. Как вам это удалось за столь короткое время?

– У меня ещё дома, на родине, была хорошая учительница. Она и сейчас есть.

– Всего доброго. Ждите моего звонка.

Но, слава богу, всё решилось через два дня. Моя Соня и Гертруда помирились прямо перед всем классом.

Тоже мне, две Кармен нашлись…

А Тео, из-за которого заварилась вся эта каша, нашёл третью подружку.

Мужчины решают эти проблемы быстро. Сменил подружек, как симкарту в мобильнике.

Когда я позже рассказала эту историю Якобу, он засмеялся: «Беспощадно вы судите мужчин».

Тогда он был ещё со мной на «Вы».

Позвонил он мне в тот день, когда пообещал.

Он уже всё знал, поздравил с успешным разрешением школьного инцидента и вдруг без всякой  паузы предложил:

– Давайте поужинаем вместе!

Я начала сильно кашлять. Он терпеливо ждал, пока я приду в себя, потом уточнил:

– В семь часов вечера на Фридрихштрассе, у кафе «Попугай». Это вам подходит?

 

Лотта Дитмар

Недавно я где-то вычитала, что женщина умеет из ничего сделать три вещи: салат, шляпку и скандал. А я ничего не умею, даже затеять скандал. Две близкие мне женщины вложили в меня совершенно противоположные житейские принципы. Бабушка по отцу Беата неоднократно советовала: «Всё, о чём ты думаешь, что тебя мучает, волнует, обсуждай с богом и людьми, тебя окружающими. Не беги от трудностей и не замыкайся в себе».

Моя мама тянула в другую сторону, у неё была своя цена слова: «Слова даются людям, –  внушала она мне с детства, –  чтобы скрывать свои мысли».

Мудрые, уважаемые женщины. Но ни одна из них не посоветовала, как надо любить. Или как удержать человека, который тебе дорог.

Неделю назад я увидела пару, которую долго не смогу забыть. Ничего особенного на первый взгляд. В ту пятницу я ехала поездом к маме в Аугсбург, а они сошли в Ульме.

Целый час мы сидели друг против друга. Но они не обращали на меня внимания, потому что были заняты только собой. Обоим было слегка за сорок. Он – немец, она – мулатка.

У него ровный бархатный баритон, который он, казалось, крайне редко переводит в высокие регистры. Она очаровательно мягка и очень уютна. Её рука лежала на его руке, которую он держал на своём колене. Они обсуждали вопрос, связанный с их поездкой в австрийские Альпы. Было видно, что пара познакомилась не месяц назад и что живут они вместе уже давно. Они не просто любовники, они – семья. Они вместе давно, но между до сих пор тонкая-тонкая нить. Такие нити протягиваются между людьми, которые только что познали друг друга. И в то же время гармония, которая никогда не разрушается.

Я не сводила с них глаз. Нет, вру, периодически я отводила глаза, делая вид, что любуюсь пейзажами, мелькающими за окнами вагона. Иногда мне казалось, что я смотрю по телевизору видеоклип с гламурной мелодией, а эта пара – его персонажи. Но рядом со мной пульсировал сюжет настоящей жизни, до которой можно было дотронуться.

Ещё полгода назад такие же трепетные отношения были и у нас с Якобом. Нас познакомил Вили, давний друг Якоба.

Мы с моим бывшим мужем уже два года разведены, но поддерживаем нормальные отношения. Наша дочь Кати встречается с отцом, когда хочет, и живёт у него, когда пожелает. Проблем нет.

Моника, моя коллега по работе, сказала мне после развода: «Ты молодая, привлекательная. Тридцать семь лет – это не возраст. Но найти подходящего во всех отношениях мужчину трудно. Поэтому ты должна постараться выбрать что-то главное для себя –  или хорошее материальное положение, или подходящий возраст, или регулярный секс. «Может ты мне подскажешь , Моника, на каком сайте можно найти носителя всех этих качеств?». «Храни тебя господь от виртуальных связей! – на полном серьёзе воскликнула Моника. – Каждая из них заканчивается полным крахом. Найдём тебе живого носителя. Просто надо обратить пристальное внимание на наших многочисленных клиентов.

Но я не собиралась в обозримом будущем заводить какие-либо связи. Я целиком окунулась в работу, тем более, что к тому времени получила серьёзную должность заведующей отделом в нашей компании по недвижимости.

– Никогда не думала, что моя дочь может быть такой жестокой. Что ей может грозить, господин адвокат?

– Прежде всего хочу сказать, что ситуация не столь драматичная, как вы себе её представляете. Мне кажется, обе девочки и вы, родители, придёте к мирному решению конфликта в досудебном порядке.

– Вы так думаете?

– Да. Но если сторонам не удастся договориться, фрау Левин, защищать вашу дочь я не смогу. Это не входит в мою компетенцию. Вам придётся искать адвоката – специалиста по уголовному праву. Но, повторяю, у меня такое ощущение, что до суда дело не дойдёт.

– И что мне делать дальше?

– Договоримся следующим образом. Я изучу ситуацию по своим каналам и сообщу ответ через три дня. Вас это устроит?

– У меня просто нет другого выхода. Спасибо вам большое. Вы дали мне надежду.

– Погодите, фрау Левин, вам необходимо заполнить анкету клиента нашей конторы. Вы сделаете это сами или вам помочь?

– Нет, спасибо. Это я могу сама.

– Не знаю, как вы пишете, но должен сказать, что устным немецким владеете свободно. Почти хохдойч, хотя и с акцентом. Как вам это удалось за столь короткое время?

– У меня ещё дома, на родине, была хорошая учительница. Она и сейчас есть.

– Всего доброго. Ждите моего звонка.

Но, слава богу, всё решилось через два дня. Моя Соня и Гертруда помирились прямо перед всем классом.

Тоже мне, две Кармен нашлись…

А Тео, из-за которого заварилась вся эта каша, нашёл третью подружку.

Мужчины решают эти проблемы быстро. Сменил подружек, как симкарту в мобильнике.

Когда я позже рассказала эту историю Якобу, он засмеялся: «Беспощадно вы судите мужчин».

Тогда он был ещё со мной на «Вы».

Позвонил он мне в тот день, когда пообещал.

Он уже всё знал, поздравил с успешным разрешением школьного инцидента и вдруг без всякой  паузы предложил:

– Давайте поужинаем вместе!

Я начала сильно кашлять. Он терпеливо ждал, пока я приду в себя, потом уточнил:

– В семь часов вечера на Фридрихштрассе, у кафе «Попугай». Это вам подходит?

 

Лотта Дитмар

Недавно я где-то вычитала, что женщина умеет из ничего сделать три вещи: салат, шляпку и скандал. А я ничего не умею, даже затеять скандал. Две близкие мне женщины вложили в меня совершенно противоположные житейские принципы. Бабушка по отцу Беата неоднократно советовала: «Всё, о чём ты думаешь, что тебя мучает, волнует, обсуждай с богом и людьми, тебя окружающими. Не беги от трудностей и не замыкайся в себе».

Моя мама тянула в другую сторону, у неё была своя цена слова: «Слова даются людям, –  внушала она мне с детства, –  чтобы скрывать свои мысли».

Мудрые, уважаемые женщины. Но ни одна из них не посоветовала, как надо любить. Или как удержать человека, который тебе дорог.

Неделю назад я увидела пару, которую долго не смогу забыть. Ничего особенного на первый взгляд. В ту пятницу я ехала поездом к маме в Аугсбург, а они сошли в Ульме.

Целый час мы сидели друг против друга. Но они не обращали на меня внимания, потому что были заняты только собой. Обоим было слегка за сорок. Он – немец, она – мулатка.

У него ровный бархатный баритон, который он, казалось, крайне редко переводит в высокие регистры. Она очаровательно мягка и очень уютна. Её рука лежала на его руке, которую он держал на своём колене. Они обсуждали вопрос, связанный с их поездкой в австрийские Альпы. Было видно, что пара познакомилась не месяц назад и что живут они вместе уже давно. Они не просто любовники, они – семья. Они вместе давно, но между ними до сих пор тонкая-тонкая нить. Такие нити протягиваются между людьми, которые только что познали друг друга. И в то же время между ними существует гармония, которая никогда не разрушается.

Я не сводила с них глаз. Нет, вру, периодически я отводила глаза, делая вид, что любуюсь пейзажами, мелькающими за окнами вагона. Иногда мне казалось, что я смотрю по телевизору видеоклип с гламурной мелодией, а эта пара – его персонажи. Но рядом со мной пульсировал сюжет настоящей жизни, до которой можно было дотронуться.

Ещё полгода назад такие же трепетные отношения были и у нас с Якобом. Нас познакомил Вили, давний друг Якоба.

Мы с моим бывшим мужем уже два года разведены, но поддерживаем нормальные отношения. Наша дочь Кати встречается с отцом, когда хочет, и живёт у него, когда пожелает. Проблем нет.

Моника, моя коллега по работе, сказала мне после развода: «Ты молодая, привлекательная. Тридцать семь лет – это не возраст. Но найти подходящего во всех отношениях мужчину трудно. Поэтому ты должна постараться выбрать что-то главное для себя –  или хорошее материальное положение, или подходящий возраст, или регулярный секс. «Может ты мне подскажешь, Моника, на каком сайте можно найти носителя всех этих качеств?». «Храни тебя господь от виртуальных связей! – на полном серьёзе воскликнула Моника. – Каждая из них заканчивается полным крахом. Найдём тебе живого носителя. Просто надо обратить пристальное внимание на наших многочисленных клиентов».

Но я не собиралась в обозримом будущем заводить какие-либо связи. Я целиком окунулась в работу, тем более что к тому времени получила серьёзную должность заведующей отделом в нашей компании по недвижимости.

Но именно тогда, когда я начала забывать о личных проблемах, раздался звонок Вили:

– Здравствуй, пропажа! Что-то тебя давно не слышно. Ты случайно не оформляешь пенсионное удостоверение?

– Не дождёшься.

– Вот именно такого ответа я и ожидал от тебя.

– У тебя ко мне какое-либо дело, Вили?

– Не обижай меня, Лота, я не такой корыстный. У меня не дело, а предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

– Интересно – давно я не получала таких предложений.

Я подумала в этот момент: «Неужели будет с кем-то знакомить?» И не ошиблась.

– Мы с Эммой приглашаем тебя в клуб «Грустный шваб».

– Какой шваб? –  не расслышала я.

– «Грустный шваб». Это такой клуб. Ну, название это ироничное, оно говорит об обратном. В этом клубе периодически собираются любители анекдотов…

– Не думаю, что это интересно всем другим, кто к анекдотам равнодушен.

– Я тоже так думал, пока не побывал на заседании клуба. Ты не пожалеешь. У тебя же всегда было всё в порядке с чувством юмора.

Вили меня уговорил. Он любого может уговорить, если уверен, что это нужно. И в этом клубе я познакомилась с Якобом Бреннером – адвокатом, президентом клуба «Грустный шваб». Никогда в жизни мне не было так легко и свободно на душе, как в этот вечер. Грустный шваб оказался на самом деле весёлым, остроумным парнем. И даже весьма пикантным, когда очередной анекдот затрагивал интимную тему.

Через месяц я познакомила с Якобом Монику. Когда мы вышли на балкон покурить, она сказала мне:

– Держи себя в руках девочка. Ты влюблена как кошка. А мужчины уважают в женщинах гордость, или хотя бы её видимость.

Мне редко удаётся возражать напористой логике подруги, но здесь я отреагировала мгновенно:

– Зато тебя с твоей женской гордостью уважали все четверо твоих мужей. Один за другим.

Нам было хорошо с Якобом. И мы хорошо понимали друг друга не только в постели. Так мне казалось. Или так мне хотелось? Я слушала то, что мне было приятно слышать, и пропускала мимо ушей то, что могло меня огорчить.

Однажды он сказал:

– Лота, я не успеваю подумать о тебе, а ты уже здесь.

– А разве это плохо? Мы ведь постоянно нужны друг другу.

Я долго думала, что же встало между нами. Наверное, мои бурные эмоции, открытость чувств.

На следующем заседании в «Грустном швабе» меня очень задел французский анекдот:

«Если женщина идёт с гордо поднятой головой, значит, у неё есть любовник. Если женщина идёт с низко опущенной головой, значит, у неё есть любовник. И вообще, если у женщины есть голова…».

Я же себя чувствую женщиной из другой истории, четвёртой.

 

Анна Левина

Я собираюсь на своё первое в Германии свидание. Где-то, очень глубоко в душе, я ожидала, что это должно произойти.

Так, где моё серое облегающее платье? Вот оно.

Здесь не принято ярко одеваться, носить днём макияж на лице и обувь на высоком каблуке. Всё это вместе на одной женщине вызывает у окружающих нездоровые мысли по поводу её профессии. А у нас на родине яркая женщина вызывает к себе только здоровый интерес, причем – круглые сутки. Вот вам и разница менталитетов.

Но мне сегодня нужно подчеркнуть свои достоинства… Мы встречаемся вечером. Якоб видел меня оба раза в синем свитере и в старых джинсах. Теперь на мне будет платье по фигуре чуть выше колен и чёрные туфли без каблука – мне своего роста хватает. Кольцо и маленькие серёжки. Чёрная лакированная итальянская сумочка.

Всё – осталось два часа. Отдохни, Аня, не гони лошадей. Посиди и подумай. Мама Поля говорит в таких случаях, когда надо делать выбор: «Смотри только вперёд, назад уже бесполезно».

Давай разложим всё по полочкам.

Что нашёл во мне Якоб Бреннер? Он ведь всё знает без свидания. Я иностранка, социальщица, с дочкой и кучей проблем. И никаких особых перспектив, даже если закончу курсы. Единственное, что можно предположить: я понравилась ему как женщина.

Уже не мало.

По-моему, он не похож на бабника, хотя мужчина видный и, наверняка, пользуется успехом у слабого пола. Скорее всего, он женат. Но свидание в кафе ни к чему не обязывает ни его, ни меня.

Я едва узнала Якоба. На нём был синий костюм, белая рубашка в синюю полоску со стоячим воротником и тонкий, модно повязанный шарфик. Красавец. Много привлекательнее рекламного красавца на щите у него за спиной.

Сердце моё ухнуло куда-то вниз.

– Добрый вечер, Анна. Прекрасно выглядите.

– Вы тоже, Якоб, едва вас узнала.

– Не удивительно – все свои служебные доспехи я оставил дома. Зайдём? Столик заказан.

Кафе больше напоминало маленький уютный ресторанчик. Светло-коричневые тона, много цветов, тихая музыка.

– Что будем пить? –  вывел меня из состояния созерцания Якоб.

– Выбери сам, я со всем соглашусь.

– Хорошо, спасибо за доверие.

Доверие. Вот оно, ключевое слово. Я ему поверила сразу, но он должен понять, что меня голыми руками не взять. Подумаешь, адвокат, да ещё и «фон». Но я тоже врач. И как женщина в прекрасной форме.

Тут он снова вернул меня в реальность.

– Анна, у нас не принято провозглашать тосты, как это делается, насколько мне известно, в России. Поэтому я просто хочу предложить выпить за нашу встречу. Какое предпочитаете вино?

– Сухое.

Мы пригубили по глотку из тонких бокалов и одновремённо поставили их на стол.

– Нравится вам здесь?

– Да. Здесь очень уютно.

И сразу же забила первый гвоздь:

– Скажите, Якоб, вы со всеми женщинами так быстро, по-кавалерийски, налаживаете отношения?

Мой собеседник слегка дрогнул лицом, но ответил через несколько секунд.

– Хороший вопрос. Прямой. И я отвечу также прямо: только с такими как вы.

– Это значит, что я в вашем вкусе?

Якоб расхохотался. Но хохотал он тихо, камерно, так что никто не слышал. Он колыхался от смеха. Потом вытер салфеткой губы.

– Только славянская женщина умеет так раскрывать тему…

– Начнём с того, что я еврейка.

– Ну и что? Ведь вы приехали из России. И, вообще, какое значение имеет ваша национальность?

– Действительно, почему мы на этом, по-русски говоря, зациклились? – сделала я неуклюжую попытку исправить положение.

– За-цик-лил-ись? – медленно повторил Якоб. – Это русское слово или еврейское? Что оно обозначает?

Я растерялась.

– Зациклиться — это значит… как это объяснить? Упереться во что-то одно, отбросив всё остальные доводы. Мне трудно найти немецкий аналог этому русскому понятию. Вернее сленгу.

– Если я правильно понял, это упрямство.

– Да, именно. Спасибо.

– Рад, что мы пришли к единому мнению. Но вообще, Анна, мы сюда пришли не для того, чтобы решать филологические задачки.

Я сделала удивлённые глаза.

– А для чего, Якоб?

– Ближе познакомиться. Провести вместе время.

– А мы можем этот вечер продолжить на воздухе, Якоб?

– Вот именно это я и хотел предложить. Мы сейчас поедем к одному месту, откуда открывается замечательный вид на Штутгарт. Вы видели когда-нибудь панораму города?

– Нет, к сожалению. У нас с дочкой слишком мало времени для таких обозрений. Надо учиться. Мы ведь здесь начинаем свою жизнь с нуля.

– Похвальное старание. Но согласись, познание окружающей среды тоже учёба.

Он расплатился, мы вышли, сели в машину и проехали около километра по крутой улице вверх. Он припарковался, вышел и позвал меня.

– Посмотри.

Я посмотрела направо и ахнула. Большой город лежал в чаше, как прекрасная старинная гравюра. Возник какой-то оптический обман: я видела панораму Штутгарта, но у меня возникла иллюзия, что я могу дотронуться до его домов, шпилей, кирх и соборов.

– Какое чудо! – выдохнула я. – Спасибо вам!

– Рад быть вашим гидом, если вы не против. В Штутгарте много интересных мест. Но экскурсию по городу продолжим в следующий раз.

 

Полина Горина

С этой девочкой мы познакомились двадцать лет назад.

Аня появилась в нашем доме будучи студенткой медицинского института. Заболела ангиной моя внучка Светочка, мы вызвали педиатра, а вместе с ней пришла практикантка – высокая, стройная, быстрая в движениях, и в тоже время внимательная.

Врач представила её:

– Это стажёр Левина Анна Яковлевна. Она будет посещать ребёнка в моё отсутствие. Прошу любить и жаловать.

Стажёрка принесла с собой какие-то папки и учебники, выложила их на стол и подошла к Светочке. А я среди книг сразу засекла «Учебник немецкого языка».

– Вы учите немецкий?

– Да.

– Вот видите, судьба.

– Почему судьба?

– Я в совершенстве владею немецким. Если хотите, попробую расширить ваши познания в этом языке.

– Спасибо большое, но боюсь у меня не будет времени. Очень загруженная программа по спецпредметам.

Но именно в тот день я нагадала ей судьбу.

Ангина у Светочки оказалась затяжной, да ещё с осложнением на суставы. Ане пришлось задержаться на нашем участке более чем на два месяца.

Всем было хорошо. Моей внучке, которая очень привязалась к доктору Ане. Мне, потому что я  вообще генетически люблю молодёжь. И самой Ане. Когда кончилась её медицинская практика, она уже с удовольствием слушала пластинки с записями немецких поэтов и артистов. Эти пластинки хранились у меня ещё с пятидесятых годов.

Так уже сложилось в русской жизни, что литература и иностранные языки передавались молодым девушкам через бабушек. И не обязательно родных. У меня получилось именно так. Семнадцать лет назад передала мне немецкий Инга Арнольдовна Хайек.

Семья ссыльных немцев жила в сибирском городе Омске с конца девятнадцатого века.

В тридцатых годах прошлого века, когда в Советском Союзе началась сталинская индустриализация, в одном доме с Хайеками поселилась семья молодого инженера Егора Васильевича Горина, моего отца. Дом был большой, барачного типа, с общим коридором и большим количеством квартир. Все родители с утра и до позднего вечера работали на строительстве военного завода. А маленькая дочка Гориных Поля –  это я – находилась под присмотром бабы Инги. Именно она приобщила русскую девочку к немецкому – сначала через азбуку, а потом через сказки братьев Гримм и швабские легенды. Чуть позже – через барона Мюнхгаузена, стихи Гейне и Шиллера. Мне было девять лет, когда началась война. Но я уже читала письма и говорила, как настоящая немка.

Однако, спустя месяц после начала войны, на всё немецкое было наложено железное табу. Немецкую речь надо было вытереть из сознания, как вытирают ластиком ошибки в словах, написанных карандашом. Да и говорить уже было не с кем.

Вскоре после начала войны умерла баба Инга,  Инга Арнольдовна Хойек. Физически ещё крепкая старуха была поражена в самое сердце тем, что на полях войны смешались в страшной мясорубке две великие культуры. Но то, что заложено было в мою детскую головку этой женщиной, осталось на всю жизнь.

Я закончила школу спустя четыре года после войны и сразу подала заявление на Романо-германский факультет университета. На третьем курсе началась новая глава моей жизни, которую я сама назвала «любовно-дробительной».

Марк Дорман приехал из ГДР поступать на горно-металлургический факультет нашего университета. У себя в Магдебурге он учил русский язык. И настолько успешно, что на второй день знакомства со мной прочитал «Я помню чудное мгновенье» на языке оригинала. В ответ я прочитала «Зимнюю сказку» Гейне.

Марк был не только культурным юношей, но и спортивным. Он ловко вбрасывал мяч в баскетбольную корзину, будучи членом сборной команды факультета. И так же ловко, красиво вырвал меня из книжных грёз. Поставил на землю, положил туда, куда нужно класть молодую девушку, и сделал из литературной идеалистки молодую женщину.

Мы полюбили друг друга, начали строить планы на ближайшее будущее, не представляя, что очень скоро нам придётся собирать кости от удара о советскую реальность.

По законам того времени советские граждане (гражданки) не имели право сочетаться браком с иностранцами (иностранками), а тем более покидать пределы СССР.

Никакие обращения, просьбы, ходатайства, письма, визиты в разные инстанции не помогли.

А Марк тем временем получил диплом геолога и его ждали в Магдебурге.

За день до отъезда он в нашем доме вытащил из бумажника цветную открытку с видом родного города. На красиво расположились старинные фахферковые дома.

Марк взял ножницы и аккуратно разрезал открытку вдоль. Так, что одна половина улицы вместе с частью домов осталась у него, а вторую половину он вручил мне:

«Liebe Аничка, любимая, я уверен, мы всё равно будем вместе и соединим эти две половинки. Не плачь».

Но на второй день, когда я стояла у вагона, слёзы лились не ручьём, а проливным дождём.

– Как только приеду, напишу тебе. И ты сразу отвечай, в этот же день.

Но больше мы никогда не виделись и письма друг от друга никогда не получали.

Спустя пять лет я вышла замуж в Омске за своего коллегу по работе. У меня родились две дочки, а позднее –  три внучки. Когда одна из них, Светочка, заболела, в нашем доме и появилась Аня.

В неё я вложила всё, что связывало меня с Германией, но даже ей вначале не открыла историю с Марком Дорманом.

 

Анна Левина

Вчера мы с Якобом были в чистом и свежем, как поцелуй ребёнка, уголке Штутгарта. Это пруды напротив Mineralbäder. Якоб, правда, назвал это место более прозаично: «Каскад прудов, соединённых каналами». Но красота их от этого не померкла. Утром, когда мы выезжали, срывался мелкий дождичек и я прихватила с собой зонтик. Но, как оказалось, напрасно: тучи ушли и засветило солнышко. Якоб заметил, как я перебрасываю зонтик из одной руки в другую:

– Оставляй его в машине, дождём и не пахнет.

– Хорошо. А то получается, как чемодан без ручки: и выбросить жалко, и нести тяжело.

Якоб удивился:

– Где это ты видела чемодан без ручки?

– Ну, это русский юмор.

– Не понимаю. Юмор хорош, когда он вызывает адекватную реакцию.

– То есть?

– То есть смех, а не вопросы.

Я на секунду растерялась: точная логика Якоба тоже не очень настраивала на смех, но надо было как то разрядить ситуацию.

– Хорошо, тогда юмор более смешной. Точнее, вопрос. В России есть такое расхожее выражение : «Счастье не в деньгах»…А в чём?

Я посмотрела на Якоба. Мы стояли под большим платаном.

– В понятие человеческого счастья, кроме денег, входит много других факторов. А ты что имеешь в виду?

– Это не я, а народ.

– Так в чём счастье, если не в деньгах, Анна?

– … в их количестве.

Якоб тихо, но восхищённо крякнул «Вау!» и щёлкнул пальцами.

– Вот это ответ! Даже я , юрист, не додумался до такого простого решения!

– Один ноль в мою пользу, господин юрист. Но ещё не вечер…

Я не успела досказать свою мысль, потому что оказалась прижатой к стволу платана. Мы целовались, как студенты, и огромная зелёная крона дерева, как крыша, укрывала нас от людских глаз.

Но оказалось, что мы не одни. Когда я пришла в себя от любовного гипноза, то через плечо Якоба увидела птичку с тёмно-синим отливом и с широким красным клювом. Это была не ворона, но и не сорока. Но и не обычная утка. Птица была чуть крупнее большого голубя.

– Посмотри , –  сказала я шёпотом Якобу, –  мы не одни.

– Вижу, — ответил он тоже шёпотом.- Она сидит в гнезде. Видишь?

– Нет. А почему ты решил, что это гнездо?

– Присмотрись: под ней и вокруг неё трава и сухие тонкие веточки. Это её  жилище. Давай отойдём чуть дальше, будет виднее. Держась за руки. Мы обошли дерево, поднялись на пешеходную тропу и увидели маленький островок, окаймлённый водой. Огромная, независимая территория, на самом краю которой прилепилось птичье жильё, укрытое от чужих глаз. Но мы же увидели!

Я потянула Якоба ближе. Меня отделяла от острова полоска воды шириной около метра. Я переступила её и оказалась у самого гнезда, вернее, над ним.

– Анна, это проникновение в приватную жизнь фауны.

Якоб произнёс эту фразу сухо и тихо. Как юрист.

– Я только смотрю.

– Но не очень близко, пожалуйста… Существуют стандарты.

В это время хозяйка гнезда поднялась, что-то крякнула и начала неуклюже, но воинственно на меня. Я потеряла дар речи. Но не от действий самой птицы, а от того, что увидела в гнезде. Там лежали яйца. Пять штук. Чуть крупнее голубиных, в серых пятнах и с приклеенными пушинками её перьев.

– Якоб! – закричала я. – Здесь яйца. Это мама!

– Во-первых, не шуми так. Они, ещё не родившись, умрут от страха. Во-вторых, я же тебе говорил, ты вторгаешься в чужую, личную жизнь. Прыгай обратно ко мне.

Я перепрыгнула к нему:

– Боже мой, это действительно семья и дом. И никто вокруг этого не видит. А мы с тобой увидели.

– Смотреть можно. Нарушать их покой нельзя. У них всё по расписанию.

– Это птичий дом на необитаемом маленьком острове, понимаешь, Якоб. Необитаемый остров в центре города.

Якоб меня обнял и поцеловал в губы:

– Ну, во- первых, обитаемый остров. Там скоро будет целая семья. А во- вторых, я тебе его дарю, только на фотографии. Присядь на фоне гнезда. Я вас сейчассфотографирую.

Он вытащил хенди.

– Расскажу дома никто не поверит!

– Что ты имеешь в виду под словом «дома»? А сейчас где ты живёшь?

– Я имела ввиду – на родине. И сделай мне, пожалуйста, фотографии.

– Нет проблем, сегодня же сделаю. А теперь я не против выпить чашечку кофе.

Мы направились к машине.

– Слушай, –  спросил он удивлённо, –  ты же врач, человек с закалённой психикой, даже циник. А такие эмоции при виде птички?

– Я до сих пор не научилась загонять свои чувства внутрь. Мне надо их выразить вслух. Это плохо?

– Дело не в этом. Проблема в тональности. Чем спокойнее и сдержаннее ты выражаешь свои мысли, тем они убедительнее влияют на собеседника.

– Только не надо мне рассказывать эти сказки, господин юрист, я не раз наблюдала, какими темпераментными и громкими могут быть немцы в споре.

 

 Анна Левина

У меня было всё, чтобы быть счастливой. Но всё с приставкой «но».

Хороший, но без высокого полёта муж. Свой, но старенький домик, оставшийся от деда. Беспородная, но очень преданная собака Жорик. Безалаберные, но порядочные друзья. Много, но чужих детей. Я их лечила в поликлинике, где работала детским врачом. Без всякого «но» у меня были: моя дочка Соня, мама Поля и любимые книги. Мама Поля не родная мама. Хотя занимает в моей жизни особое место. Мои же родители давно живут в Израиле. Я ни разу не была у них, потому что поехать туда на мою докторскую зарплату было нереально.

Ещё десять-двенадцать лет назад эта маленькая страна казалась незыблемой. А потом всё начало рассыпаться. Заболел и умер мой муж Дима. Снесли наш старый домик, а нас  с Соней переселили в однокомнатную клетушку.

И последним ударом стало закрытие поликлиники, где я проработала детским врачом почти десять лет. Мы остались с ребёнком без средств к существованию.

Тридцать пять лет я прожила в русском провинциальном городе, была с ним связана многими нитями. И в один момент эти нити оборвались. Многие мои родственники, друзья, знакомые жили за границей. Впервые и я задумалась о переезде. Оказалось, что мы с Соней можем «осчастливить» своим присутствием две страны. Израиль готов был нас принять, как одно из семи утерянных колен, а Германия предоставляла постоянное место жительства в качестве контингентных беженцев. Я решила ехать в Германию – в страну, которую я полюбила благодаря маме Поле. Великие имена, великая архитектура, великая история – ничего из этих ожиданий не померкло, когда мы приехали в Штутгарт, всё оправдалось. Но появились проблемы, с которыми мы на родине не сталкивались.

Германия это страна, где никто никого не заставляет что-то делать. Если ты сам хочешь чего-то достичь, ты достигнешь. При этом не надо искать тех, кто тебе мешает, тормозит твои усилия или завидует тебе. На девяносто процентов успех твоего существования, карьеры зависит от твоего личного вклада в свою судьбу. Немцы улыбчивы, раскованы, дружелюбны. В характеристиках на служащих есть такая строка: «Дружелюбен по отношению к товарищам по работе и клиентам». Но в каждом из немцев сидит твёрдый стержень, который не даёт терять чувство реальности.

Когда полгода спустя я поделилась этими мыслями с мамой Полей, она напряглась:

– Ты, девочка, стала мыслить жёстко, по мужски. Тяжёло тебе?

Я чуть не заплакала:

– Тяжело, мама Поля. Единственное, что меня держит на плаву, это язык, который вы во мне заложили.

– Видишь, я не даром старалась пятнадцать лет. И на прощание вспомни пословицу:

„Nichts im Leben ist geschenkt“.

– Жизнь… подарков не делает, –  перевела я.

– Всё верно. И одновремённо вспомни русскую мудрость: « Лучше жалеть о том, чего не сделал». Будь счастлива, дорогая.

Анна Левина

Анекдот должен говорить сам за себя, его не надо приукрашивать. Прав был Якоб. Пожилой мужчина вышел из-за стола и начал разыгрывать историю в лицах:

«В полк был назначен новый командир. Принимая дела, он обнаружил, что в канцелярии части накоплен огромный архив канцелярских бумаг. Новый командир запросил у высшего начальства разрешения сжечь эти бумаги. Ответ пришёл быстро. «Бумаги сжечь, но предварительно снять копии».

Очень смешной, прямо сатирический финал. Но пока рассказчик доносил его до зрителей, как на сцене любительского театра, эффект пропал. Стрелка часов неуловимо двигалась в мою сторону. Меня начало трясти. Не женское это дело – рассказывать анекдоты. Мы их умеем только слушать, и то не всегда правильно расставляем акценты.

Я наблюдала за ходом событий.

« В городской газете было помещено объявление : антикварный магазин в связи с закрытием продаёт редкую историческую реликвию: череп Гейне -ребёнка. Звонить по телефону. Через неделю магазин получил 84 запроса о цене реликвии».

«Ты слышала, Лора вышла замуж за рентгенолога?

– Интересно! Это единственный мужчина, который сумел в ней что-то увидеть».

– Теперь наша гостья Анна предлагает вниманию публики свой номер,  – объявил Якоб.

У меня был готов анекдот, который я когда-то слышала в доме мамы Поли. Запомнился он мне уникальностью женской логики:

«В один прекрасный день один простой служащий был назначен министром. Вечером его привозит с работы «Мерседес Бенц». Он заходит в дом в чёрном дорогом костюме от Версачи и входит в спальню, где его уже ждёт в постели жена. Министр начинает раздеваться. Жена наблюдает за ним долгим, обещающим взглядом и спрашивает: «Дорогой, ты когда-нибудь думал, что будешь спать с женой министра?»

Реакция зала была сдержанной, но тёплой.

– А ты боялась, – сказал мне Яков на улице, когда все расходились. – Но выстрелила в самое яблочко.

– Однако приём был достаточно сдержанный…

– Ты же должна понять: грустный шваб, мы не сразу открываемся. Но ты говорила, что расскажешь анекдот с национальной окраской. А твоя история может быть воспринята даже в Антарктиде. Но, может быть, ты слышала его от деда или отца?

– О чём ты говоришь! Во времена моего отца, при Сталине, родной язык был запрещён для изучения и общения. Можно было общаться только на государственном, то есть на русском.

– Извини, больше к этой теме возвращаться не будем.

– Хочу спросить: когда следующее заседание в «Грустном швабе»?

– Через месяц. Ты хочешь сказать, что до следующего клубного заседания мы не увидимся?

– Это сказал ты, дорогой.

 

 Анна Левина

– Бахи очень нежная пара, –  Сказал Якоб. – Они поженились два года назад, но у них уже двойня мальчиков, на первый день рождения которых мы приглашены в воскресение.

– Ты уверен, что Бахи пригласили не тебя одного, а нас с тобой?

– Как то, что вижу тебя.

– Я ещё никогда не была на семейных событиях в Германии. Как это всё происходит? Нам, наверное, надо подготовиться?

– Ничего особенного. Впрочем, сама увидишь. А вот над подарком надо подумать.

– А я уже решила, что мы им преподнесём.

– Так быстро?

– Я же долго не думаю, ты знаешь.

Якоб рассмеялся:

– Аня, не жди по этому поводу комплемента. Ну, выкладывай.

– Это должна быть русская матрёшка.

– Хорошая идея. Но ты уверена, что малыши с ней справятся? Там же внутри целая батарея матрёшек. И самое главное, где мы её возьмём? В Россию поедем?

– Это как раз не главный вопрос – я недавно видела матрёшки в русском магазине. Ну, а насчёт того, как справятся? Пусть с детства учатся справляться с женским полом. Ладно, шучу. Я хотела сказать, что матрёшка не только занятная игрушка, а символ, который сопровождает людей всю жизнь. Я тебя убедила, дорогой?

– Вполне. Я тоже не буду долго думать.

– Вот видишь, как я на тебя негативно влияю.

– Ни в коей мере. К хорошему результату далеко не всегда приводят долгие раздумья. Тем более у женщины…

Я обняла Якоба за шею:

– Что за намёки? Скажи спасибо, что у твоей женщины плюс ко всем достоинствам присутствует хорошая мыслительная реакция.

Он поцеловал меня:

– По этому поводу очень образно высказался когда-то мой дедушка…

– Интересно. Надеюсь, эти воспоминания о дедушке не оскорбят мой слух?

– А ты послушай. Когда мне было пятнадцать лет, я как-то сказал: «Дед, хочу, чтобы у меня жена была красивой, умной и богатой». А дед ответил: «Ну, это просто, Якоб. Тебе придётся жениться всего три раза.

– Вот ты и раскрыл своё лицо. Какая я у тебя по счёту, признавайся? И сколько ещё раз после меня ты ещё женишься?.. Хотя третье твоё пожелание твоего деда отпадает – я не богата.

– Но у тебя есть первое и второе.

Короче говоря, мы в тот день купили в русском магазине матрёшку, а в воскресение принесли её Бахам. Я волновалась, но родители близнецов были в полном восторге. Сами именинники тоже проявили к подарку интерес. Покатали матрёшку по полу, а затем быстро забыли. Они ещё не понимали, что яркая, упитанная красавица многотиражная и имеет свои секреты.

Супруги Бах были действительно приятной парой. Адель –  живая, энергичная брюнетка. Бруно – рыжий, стеснительный парень с затаённой улыбкой. Они купались в лучах счастья. Их можно было понять – семейный план выполнен на много лет вперёд. Адель с наслаждением рассказала, как поначалу доктор не обнаружил у неё двойню. Но зато при следующем осмотре он встретил её возгласом: «Фрау Бах, держитесь! Мы обнаружили на снимке ещё одного будущего члена вашей семьи! Такое бывает. Надеюсь. Ошибка вас только обрадует.

В доме разливалось такое блаженство, что мой вредный характер не выдержал.

– Адель, — спросила я, — а у Бруно до тебя были женщины?

–  Была одна, – победно засмеялась Адель. – Она его очень хотела. А получила его я.

И сразу все переключились на пикантную тему «он – она». До того было сладко, даже приторно. А теперь просто интересно. Развеселил всех папа близнецов Бруно. Он снял с головы одного из близнецов пластмассовый тазик, водрузил его на свою голову и как бы продолжил ответ своей жены:

– Я очень удобный муж.

– У меня очень удобный муж, – с тёплой улыбкой подтвердила Адель. – Не знаю, что бы я без него делала.

В машине, когда мы отъехали, Якоб спросил;

– Тебе что, Бахи не понравились?

– Почему? Замечательная семья. Только мне показалось, что Адель унизила Бруно своими словами про удобство мужа. И вообще, мне кажется, что она его унижает.

– Не будь злюкой, дорогая. И вообще не торопись с выводами. В каждой семье своя атмосфера и как у нас говорят, своя начинка.

В ответ у меня в голове сразу щёлкнула русская поговорка: «В каждой избушке свои погремушки». Я её высказала вслух. Яков отреагировал быстро:

– Повтори, пожалуйста.

– В каждой избушке свои погремушки, а что?

– Пог-рем-ушь-ки? – старательно повторил Якоб. – А что это значит в переводе?

– Ну… Это значит, что в каждом доме своя жизнь и свои проблемы.

Мы помолчали. Но мне этого показалось мало:

– А чтобы ты сказал, если бы услышал, как я говорю про нас с тобой:

–  Я его получила?

– Сказал бы, что ты женщина, которая твёрдо знает, что она хочет.

 

Анна Левина

– Я ещё не готова, Якоб. Не созрела. Хотя я и не ханжа.

– Хорошо. Если тебя это так сильно смущает, пойдём в обычную баню.

– Да, я бы не хотела, чтобы на мне изучали женскую анатомию.

– Ты очень самоуверенна –  в сауне каждый занимается своим делом. Анатомию изучают в другом месте, и ты это как врач прекрасно знаешь.

– Но я пока не могу преступить через эту черту.

– Какую? Стыд? Полную обнажённость тела?

– Да, тогда между людьми не останется того, что составляет тонкую тайну их общения и просто элементарного приличия.

– То есть, едва заметная ниточка стрингов на теле это и есть приличие?

– Это же ни я придумала.

– В корне неверная установка. Люди приходят в сауну смывать с себя грязь. Приличие от этого тоже очищается.

– Хорошо, я разденусь в сауне. Кстати, может голая женщина оставаться интеллигентной?

Якоб опешил. Он, как обычно в таких случаях, когда я его смешила, поиграл губами:

– Ценю твоё остроумие. Но разве интеллигентность можно прикрыть одеждой? Она или есть или её нет.

Я не кокетничала с Якобом и не строила из себя девственницу, но я действительно никогда не раздевалась перед чужими людьми. У меня были мужчины, но это совсем другое. Как медик, я понимала условность, или точнее говоря, её отсутствие, между мужчинами и женщинами, для которых пребывание в бане в обнажённом виде обычное дело, но самой это делать… Местное общество давно для этого созрело. И слово «стыд» здесь неуместно. Я же думала о том, как я, Анна Левина, переступлю тот миг, когда надо разоблачиться. Но думала об этом только я одна. Другие, которые вошли вместе со мной в раздевалку, делали своё дело просто, буднично и аккуратно. Как всё, что они делают за пределами сауны. Я увидела это и в тот же миг забыла о своей исключительности.

Якоб разделся раньше. Он смотрел на меня снисходительно и ласково. Как смотрит мать на своего ребёнка, который задержался, когда все уже готовы. Он обнял меня за плечи и шепнул:

– А ты, глупенькая, боялась. Пошли нырнём для начала.

В небольшом бассейне уже плескались люди: несколько пожилых пар, двое таких, как мы, и их дети. Стоял небольшой шум, поэтому пришлось чуть повышать голос.

– Ты же говорила, что умеешь плавать, – крикнул мне Якоб.

– Да, умею.

– Внимание! –  Якоб слегка подтолкнул меня. Я держалась на барьере только секунду, закачалась, успела схватить за руку Якоба и мы оба плюхнулись в воду. Якоб не отпустил меня, мы погрузились на глубину и я очень сильно захотела его. Сейчас же, здесь! Якоб тоже напрягся. Мы в воде не видели друг друга. Но горели желанием.

В последний момент я сказала себе: «Ты совсем распустилась, девочка. Опомнись. Секс в программу сауны не входит». Я выскользнула из рук Якоба и вынырнула на поверхность.

Три месяца назад мы с Якобом вообще ни в какие программы не входили. Мы жили для себя. Мы ныряли в такие глубины, о которых не говорят вслух. Их постигают в яростной войне любви только двое. Но намного сильнее постигает их женщина. Потому что она самое тёмное и эгоистичное существо в мире. Глубже этой тайны у женщины не бывает. Но никому об этом знать нельзя. И Якобу тоже.

 

Анна – Якоб

– Итак, сегодня ты обещала накормить меня «борщ»… Правильно я сказал?

– Борщом. В русском языке существительные склоняются по падежам: борщ, борщом, борща и так далее. В данном случае ты имел в виду, что я накормлю тебя борщом.

– Хорошо… Бор-щом… Но давай русскую грамматику отложим на потом. Я очень хочу кушать.

– Вот видишь, какой ты корыстный.

– Аня, я голодный.

– Но твой голод я смогу удовлетворить часа через два.

– Почему так долго?

– Потому что надо вначале выяснить, есть ли у тебя дома все продукты для приготовления борща.

– Говори, какие именно.

– Во-первых, мясо: говядина, свинина или птица.

– Только не птица. Я ни какие блюда из птицы не употребляю.

– Хорошо. Круг сужается. Говядина или свинина?

– Свинина. Но я её буду выбирать.

– Где выбирать?

– На рынке. Дома у меня мяса нет. Собирайся, едем.

– Но ты же глоден…

– Ничего, обойдусь кофе и тостиком. Ты будешь кофе?

– Да. наверное.

– Да» или «наверное»? Эти два слова в немецком языке не согласуются.

– Тогда, да.

– Это ответ.

– До отъезда давай уточним, что у тебя есть из овощей дома, а что надо купить. Хотя о чём я спрашиваю у холостяка…

– Правильно спрашиваешь. Говори, что нужно. Я пишу.

– Так. Капуста?

– Есть.

– Томаты?

– Есть.

– Перец сладкий?

– Нет. Покупаем. Дальше.

– Картошка?

– Есть.

– Чеснок?

– Есть.

– Сельдерей?

– Нет. Пишу.

– Укроп, петрушка?

– Есть.

В машине:

– Итак, Аня, мы варим борщ.

– Кто это – «мы»?

– Я и ты.

– Неправильно. Варю я, а ты будешь есть. Борщ может готовить один человек. И у каждой женщины есть свой рецепт этого блюда.

– Как это? Каждая варит это блюдо из разных ингредиентов?

– Нет. В принципе набор продуктов для борща у всех один, за исключением некоторых нюансов. Но главное – часть души и интуиции вкладывает повариха.

– А ты какую часть души собираешься вложить в борщ, Аня?

– Когда попробуешь, тогда узнаешь, Якоб.

– Хорошо. Жду. Может быть, я могу чем-то помочь, чтобы ускорить процесс?

– Можешь. Терпеливо ждать и что-нибудь мне рассказывать, только без политики.

В машине. Возвращаются с рынка.

– Ты так тщательно выбирал свинину. Любая женщина может поучиться.

– Да. я не люблю жира в мясе.

– Но как свинина может быть без жира?

– Жир не должен быть заметен, понимаешь?.

– Стараюсь.

– Аня, а почему ты спрашивала у продавцов «у вас нет» и дальше называла то, что надо купить? Ты же видела, что есть. Ты не была уверена в положительном ответе?

– Да, не всегда уверена. Так мы были приучены у себя дома, на родине. Потому что чаще всего или не было того, что нужно купить, или получали отрицательный ответ. Это гены, понимаешь?

– Стараюсь. Но ты же сама просила без политики.

– А это не политика, это жизнь. Да,  хочу спросить: почему у вас на рынке продукты значительно дороже, чем в магазине?

– Потому что на рынке торгуют те, кто сами выращивают продукты, Бауэры и члены их семей, без посредников.

– А почему ты спросила? Платил же за всё я, как мы договорились.

– Мне интересно всё.

Дома.

Каждый занят своим делом.

– По моему, готово, оглашает тишину голос Анны. – Ты где, Якоб, хочешь снять пробу?

– А что – можно? –  кричит из гостиной Якоб .

– Теперь, да. Подойди сюда!

– Иду!

Она бережно держит на весу ложку с янтарным борщом.

– Подойди ближе, не бойся. Только подуй, он горячий.

Через десять минут Якоб доедает свою тарелку.

– Ничего вкуснее я не ел. Даже свинина не отбила аромат.

– А я могу ещё приготовить просто овощной борщ, без лука. Кто как любит.

– Аня, а ты могла бы приготовить овощной борщ у нас дома, у мамы?

В комнате нависает тишина.

– Что-то не так, Анна?

– Я правильно поняла, Якоб, ты меня собираешься пригласить в дом к родителям?

– Да, ты поняла правильно.

– И ты хочешь познакомить меня со своей семьёй?

– Да, очень.

– А твои родные знают, что я иностранка, еврейка, живу на социальное пособие? И пока не имею никакого социального статуса?

– Я это знаю, Анна, и для меня это не имеет никакого значения. Ты для меня женщина, которую я люблю. Всё остальное в твоих и моих руках.

– Я умираю от этих слов, Якоб, мой дорогой! Но мне кажется, что мы бежим впереди паровоза…

– Не понял. Причём здесь паровоз?

– Это такое русское выражение. Я имею ввиду, что мы опережаем события…

– Анна, мы вместе создаём эти события.

– Погоди, мне надо собрать всё в одну кучу…

– Извини, во что?

– Ну, — надо собрать вместе мысли, чувства, желания, возможности. Мне ведь надо закончить курсы, получить должность доктора. А здесь это очень трудно. У меня проблемы с дочерью, за ней глаз да глаз нужен…

– У тебя что-то со зрением, Анна? Почему я не знал?

– Нет, дорогой, это фигура русской речи. Я имела ввиду, что Соню нужно контролировать.

– Только не драматизируй всё. Ты не одна, мы вместе. И Соня будет вместе с нами.

– Якоб, я боюсь, я очень боюсь!

Её начинает трясти. Якоб обнимает Анну.

– Якоб, дорогой, давай пока не пойдём к твоим родным. Я ещё не готова.

– Хорошо, не волнуйся. Подождём. Я же не говорю, что визит состоится завтра.

– Вполне. Я тоже не буду долго думать.

– Вот видишь, как я на тебя негативно влияю.

– Ни в коей мере. К хорошему результату далеко не всегда приводят долгие раздумья. Тем более у женщины…

Я обняла Якоба за шею:

– Что за намёки? Скажи спасибо, что у твоей женщины плюс ко всем достоинствам присутствует хорошая мыслительная реакция.

Он поцеловал меня:

– По этому поводу очень образно высказался когда-то мой дедушка…

– Интересно. Надеюсь, эти воспоминания о дедушке не оскорбят мой слух?

– А ты послушай. Когда мне было пятнадцать лет, я как-то сказал: «Дед, хочу, чтобы у меня жена была красивой, умной и богатой». А дед ответил: «Ну, это просто, Якоб. Тебе придётся жениться всего три раза.

– Вот ты и раскрыл своё лицо. Какая я у тебя по счёту, признавайся? И сколько ещё раз после меня ты ещё женишься?.. Хотя третье твоё пожелание твоего деда отпадает – я не богата.

– Но у тебя есть первое и второе.

Короче говоря, мы в тот день купили в русском магазине матрёшку, а в воскресение принесли её Бахам. Я волновалась, но родители близнецов были в полном восторге. Сами именинники тоже проявили к подарку интерес. Покатали матрёшку по полу, а затем быстро забыли. Они ещё не понимали, что яркая, упитанная красавица многотиражная и имеет свои секреты.

Супруги Бах были действительно приятной парой. Адель –  живая, энергичная брюнетка. Бруно – рыжий, стеснительный парень с затаённой улыбкой. Они купались в лучах счастья. Их можно было понять – семейный план выполнен на много лет вперёд. Адель с наслаждением рассказала, как поначалу доктор не обнаружил у неё двойню. Но зато при следующем осмотре он встретил её возгласом: «Фрау Бах, держитесь! Мы обнаружили на снимке ещё одного будущего члена вашей семьи! Такое бывает. Надеюсь. Ошибка вас только обрадует.

В доме разливалось такое блаженство, что мой вредный характер не выдержал.

– Адель, — спросила я, — а у Бруно до тебя были женщины?

–  Была одна, – победно засмеялась Адель. – Она его очень хотела. А получила его я.

И сразу все переключились на пикантную тему «он – она». До того было сладко, даже приторно. А теперь просто интересно. Развеселил всех папа близнецов Бруно. Он снял с головы одного из близнецов пластмассовый тазик, водрузил его на свою голову и как бы продолжил ответ своей жены:

– Я очень удобный муж.

– У меня очень удобный муж, – с тёплой улыбкой подтвердила Адель. – Не знаю, что бы я без него делала.

В машине, когда мы отъехали, Якоб спросил;

– Тебе что, Бахи не понравились?

– Почему? Замечательная семья. Только мне показалось, что Адель унизила Бруно своими словами про удобство мужа. И вообще, мне кажется, что она его унижает.

– Не будь злюкой, дорогая. И вообще не торопись с выводами. В каждой семье своя атмосфера и как у нас говорят, своя начинка.

В ответ у меня в голове сразу щёлкнула русская поговорка: «В каждой избушке свои погремушки». Я её высказала вслух. Яков отреагировал быстро:

– Повтори, пожалуйста.

– В каждой избушке свои погремушки, а что?

– Пог-рем-ушь-ки? – старательно повторил Якоб. – А что это значит в переводе?

– Ну… Это значит, что в каждом доме своя жизнь и свои проблемы.

Мы помолчали. Но мне этого показалось мало:

– А чтобы ты сказал, если бы услышал, как я говорю про нас с тобой:

–  Я его получила?

– Сказал бы, что ты женщина, которая твёрдо знает, что она хочет.

 

Анна Левина

– Я ещё не готова, Якоб. Не созрела. Хотя я и не ханжа.

– Хорошо. Если тебя это так сильно смущает, пойдём в обычную баню.

– Да, я бы не хотела, чтобы на мне изучали женскую анатомию.

– Ты очень самоуверенна –  в сауне каждый занимается своим делом. Анатомию изучают в другом месте, и ты это как врач прекрасно знаешь.

– Но я пока не могу преступить через эту черту.

– Какую? Стыд? Полную обнажённость тела?

– Да, тогда между людьми не останется того, что составляет тонкую тайну их общения и просто элементарного приличия.

– То есть, едва заметная ниточка стрингов на теле это и есть приличие?

– Это же ни я придумала.

– В корне неверная установка. Люди приходят в сауну смывать с себя грязь. Приличие от этого тоже очищается.

– Хорошо, я разденусь в сауне. Кстати, может голая женщина оставаться интеллигентной?

Якоб опешил. Он, как обычно в таких случаях, когда я его смешила, поиграл губами:

– Ценю твоё остроумие. Но разве интеллигентность можно прикрыть одеждой? Она или есть или её нет.

Я не кокетничала с Якобом и не строила из себя девственницу, но я действительно никогда не раздевалась перед чужими людьми. У меня были мужчины, но это совсем другое. Как медик, я понимала условность, или точнее говоря, её отсутствие, между мужчинами и женщинами, для которых пребывание в бане в обнажённом виде обычное дело, но самой это делать… Местное общество давно для этого созрело. И слово «стыд» здесь неуместно. Я же думала о том, как я, Анна Левина, переступлю тот миг, когда надо разоблачиться. Но думала об этом только я одна. Другие, которые вошли вместе со мной в раздевалку, делали своё дело просто, буднично и аккуратно. Как всё, что они делают за пределами сауны. Я увидела это и в тот же миг забыла о своей исключительности.

Якоб разделся раньше. Он смотрел на меня снисходительно и ласково. Как смотрит мать на своего ребёнка, который задержался, когда все уже готовы. Он обнял меня за плечи и шепнул:

– А ты, глупенькая, боялась. Пошли нырнём для начала.

В небольшом бассейне уже плескались люди: несколько пожилых пар, двое таких, как мы, и их дети. Стоял небольшой шум, поэтому пришлось чуть повышать голос.

– Ты же говорила, что умеешь плавать, – крикнул мне Якоб.

– Да, умею.

– Внимание! –  Якоб слегка подтолкнул меня. Я держалась на барьере только секунду, закачалась, успела схватить за руку Якоба и мы оба плюхнулись в воду. Якоб не отпустил меня, мы погрузились на глубину и я очень сильно захотела его. Сейчас же, здесь! Якоб тоже напрягся. Мы в воде не видели друг друга. Но горели желанием.

В последний момент я сказала себе: «Ты совсем распустилась, девочка. Опомнись. Секс в программу сауны не входит». Я выскользнула из рук Якоба и вынырнула на поверхность.

Три месяца назад мы с Якобом вообще ни в какие программы не входили. Мы жили для себя. Мы ныряли в такие глубины, о которых не говорят вслух. Их постигают в яростной войне любви только двое. Но намного сильнее постигает их женщина. Потому что она самое тёмное и эгоистичное существо в мире. Глубже этой тайны у женщины не бывает. Но никому об этом знать нельзя. И Якобу тоже.

 

Анна – Якоб

– Итак, сегодня ты обещала накормить меня «борщ»… Правильно я сказал?

– Борщом. В русском языке существительные склоняются по падежам: борщ, борщом, борща и так далее. В данном случае ты имел в виду, что я накормлю тебя борщом.

– Хорошо… Бор-щом… Но давай русскую грамматику отложим на потом. Я очень хочу кушать.

– Вот видишь, какой ты корыстный.

– Аня, я голодный.

– Но твой голод я смогу удовлетворить часа через два.

– Почему так долго?

– Потому что надо вначале выяснить, есть ли у тебя дома все продукты для приготовления борща.

– Говори, какие именно.

– Во-первых, мясо: говядина, свинина или птица.

– Только не птица. Я ни какие блюда из птицы не употребляю.

– Хорошо. Круг сужается. Говядина или свинина?

– Свинина. Но я её буду выбирать.

– Где выбирать?

– На рынке. Дома у меня мяса нет. Собирайся, едем.

– Но ты же глоден…

– Ничего, обойдусь кофе и тостиком. Ты будешь кофе?

– Да. наверное.

– Да» или «наверное»? Эти два слова в немецком языке не согласуются.

– Тогда, да.

– Это ответ.

– До отъезда давай уточним, что у тебя есть из овощей дома, а что надо купить. Хотя о чём я спрашиваю у холостяка…

– Правильно спрашиваешь. Говори, что нужно. Я пишу.

– Так. Капуста?

– Есть.

– Томаты?

– Есть.

– Перец сладкий?

– Нет. Покупаем. Дальше.

– Картошка?

– Есть.

– Чеснок?

– Есть.

– Сельдерей?

– Нет. Пишу.

– Укроп, петрушка?

– Есть.

В машине:

– Итак, Аня, мы варим борщ.

– Кто это – «мы»?

– Я и ты.

– Неправильно. Варю я, а ты будешь есть. Борщ может готовить один человек. И у каждой женщины есть свой рецепт этого блюда.

– Как это? Каждая варит это блюдо из разных ингредиентов?

– Нет. В принципе набор продуктов для борща у всех один, за исключением некоторых нюансов. Но главное – часть души и интуиции вкладывает повариха.

– А ты какую часть души собираешься вложить в борщ, Аня?

– Когда попробуешь, тогда узнаешь, Якоб.

– Хорошо. Жду. Может быть, я могу чем-то помочь, чтобы ускорить процесс?

– Можешь. Терпеливо ждать и что-нибудь мне рассказывать, только без политики.

В машине. Возвращаются с рынка.

– Ты так тщательно выбирал свинину. Любая женщина может поучиться.

– Да. я не люблю жира в мясе.

– Но как свинина может быть без жира?

– Жир не должен быть заметен, понимаешь?.

– Стараюсь.

– Аня, а почему ты спрашивала у продавцов «у вас нет» и дальше называла то, что надо купить? Ты же видела, что есть. Ты не была уверена в положительном ответе?

– Да, не всегда уверена. Так мы были приучены у себя дома, на родине. Потому что чаще всего или не было того, что нужно купить, или получали отрицательный ответ. Это гены, понимаешь?

– Стараюсь. Но ты же сама просила без политики.

– А это не политика, это жизнь. Да,  хочу спросить: почему у вас на рынке продукты значительно дороже, чем в магазине?

– Потому что на рынке торгуют те, кто сами выращивают продукты, Бауэры и члены их семей, без посредников.

– А почему ты спросила? Платил же за всё я, как мы договорились.

– Мне интересно всё.

Дома.

Каждый занят своим делом.

– По моему, готово, оглашает тишину голос Анны. – Ты где, Якоб, хочешь снять пробу?

– А что – можно? –  кричит из гостиной Якоб .

– Теперь, да. Подойди сюда!

– Иду!

Она бережно держит на весу ложку с янтарным борщом.

– Подойди ближе, не бойся. Только подуй, он горячий.

Через десять минут Якоб доедает свою тарелку.

– Ничего вкуснее я не ел. Даже свинина не отбила аромат.

– А я могу ещё приготовить просто овощной борщ, без лука. Кто как любит.

– Аня, а ты могла бы приготовить овощной борщ у нас дома, у мамы?

В комнате нависает тишина.

– Что-то не так, Анна?

– Я правильно поняла, Якоб, ты меня собираешься пригласить в дом к родителям?

– Да, ты поняла правильно.

– И ты хочешь познакомить меня со своей семьёй?

– Да, очень.

– А твои родные знают, что я иностранка, еврейка, живу на социальное пособие? И пока не имею никакого социального статуса?

– Я это знаю, Анна, и для меня это не имеет никакого значения. Ты для меня женщина, которую я люблю. Всё остальное в твоих и моих руках.

– Я умираю от этих слов, Якоб, мой дорогой! Но мне кажется, что мы бежим впереди паровоза…

– Не понял. Причём здесь паровоз?

– Это такое русское выражение. Я имею ввиду, что мы опережаем события…

– Анна, мы вместе создаём эти события.

– Погоди, мне надо собрать всё в одну кучу…

– Извини, во что?

– Ну, — надо собрать вместе мысли, чувства, желания, возможности. Мне ведь надо закончить курсы, получить должность доктора. А здесь это очень трудно. У меня проблемы с дочерью, за ней глаз да глаз нужен…

– У тебя что-то со зрением, Анна? Почему я не знал?

– Нет, дорогой, это фигура русской речи. Я имела ввиду, что Соню нужно контролировать.

– Только не драматизируй всё. Ты не одна, мы вместе. И Соня будет вместе с нами.

– Якоб, я боюсь, я очень боюсь!

Её начинает трясти. Якоб обнимает Анну.

– Якоб, дорогой, давай пока не пойдём к твоим родным. Я ещё не готова.

– Хорошо, не волнуйся. Подождём. Я же не говорю, что визит состоится завтра.

 

Якоб фон Бреннер

 Этот визит имел особое значение для двух человек, двух женщин – моей мамы и моей невесты. Я же для себя всё решил. В этот день я привёз Анну к нашему семейному гнезду.

Особняк был построен в конце девятнадцатого века моим прадедом Куртом фон Бреннером. Трёхэтажное здание из тёмно-коричневого кирпича имело по углам на крыше ажурные башни в стиле барокко. До второй мировой войны их было четыре. В

январе сорок пятого года английская авиация устроила массовую бомбардировку города. Главной её целью было уничтожение военных заводов «Мерседес», производивших авиационные моторы, но вместе с заводами английские бомбы накрыли и сотни мирных домов, превратив их в сплошные руины. Наш дом устоял, поскольку был окружён старым лиственным парком. Дубовые деревья отражали взрывные волны, поэтому из четырёх башен упали только две. Эту маленькую

лекцию я прочитал Анне, когда мы подъехали к дому. Она слушала очень внимательно, даже напряженно. И когда я закончил, спросила:

– А если бы тогда город бомбила советская авиация, ты бы пригласил меня сегодня сюда?

Я взял её за руку:

– Война давно закончилась, Анна. Мы с тобой ни в чём не виноваты. Пойдём, нас ждут. Но приготовься – лифта в доме нет.

– Ничего страшного, – ответила она. – Это же устраивает вашу семью более ста лет.

Мы медленно поднимались по крутой лестнице, знакомой мне с детства. Уже потом, когда мы вернулись, она сказала мне: «Мне казалось, что отполированные до зеркального блеска ступени и перила никогда не закончатся. Даже голова закружилась. Но ты меня крепко держал».

В холле, на третьем этаже она попыталась снять туфли.

– Не надо, — шепнул я ей. – Проходи. Знакомься.

– Здравствуйте, дорогие. Это Анна Левин. А это мои близкие: мама, тётя Барбара, сестра Линда, её муж Герхард.

Я расцеловался с родными.

– Очень приятно, – мама протянула руку Анне. – Августа фон Бреннер, мама Якоба.

Короткая суета, обычная для таких ситуаций, и вот все рассаживаются за гостевой стол.

– Якоб, твоя… спутница пьёт чай или кофе?

– Мама, Анна хорошо говорит по-немецки. Она, наверное, сама скажет, что ей налить.

Анна ответила:

– Если можно, кофе.

Я увидел, что она взяла себя в руки.

– Мы знаем, милая, что вы приехали из России, – произнесла тётя Барбара.

– Да, из России.

– Можно узнать о вашем вероисповедании?

– Я член еврейской израильской общины города.

– Мы слышали, что община проводит большую культурно-просветительскую работу?

Это уже вступила в разговор моя сестра Линда. Я напрягся. Моя сестра трудно предсказуема.

– Да, я об этом знаю, но была в общине всего несколько раз. Я занимаюсь на специальных курсах, и у меня нет ни одного свободного дня.

– Понятно. Этому молодому человеку вы посвящаете вторую половину суток?

– Кто вы по профессии? – мгновенно перебила Линду мама. Я ей в душе сказал большое спасибо.

– Детский врач.

– Анна, вы, наверное, уже поняли, что Якоб человек остроумный и большой любитель анекдотов? – подал голос Герхард.

– Поняла.

– Как вы вообще воспринимаете немецкий юмор?

– Герхард, оставь бедную девочку в покое, – вступилась за Анну тётя Барбара. – Наш юмор мы сами не всегда перевариваем.

– Почему же, я отвечу, если вам это интересно.

Глаза Анны блестели. Она была готова к бою. – Только вначале маленькое вступление.

Я опустил глаза.

– Мы с дочкой приехали в Штутгарт поздно ночью. А утром пошли в соседний магазин, купить что-нибудь на завтрак. И вдруг Соня, это моя дочь, со смехом хватает меня за рукав: «Смотри, мама!» Перед нами возвышается почти под потолок огромный блок в целлофане, на котором написано: «Туалетная бумага «Хэппи энд». Это было очень смешно и сразу развеяло в моих глазах прежний стереотип о тяжеловесном немецком юморе. Простите меня за столь пикантные подробности.

После короткой паузы все изобразили смех, но искреннее всех смеялся Герхард:

–Супер! Вот как мы глазами иностранцев познаём себя. Начиная с магазина…

Но Линда не дала ему договорить.

–Герхард, не смеши: ты за свою жизнь хоть один раз был в обычном магазине?

За столом, тем не менее, стало теплее.

–Не извиняйтесь, милая, –обратилась мама к Анне, – юмор не всегда бывает изящным, на то он и юмор.

– Якоб, а как твой «Грустный шваб»? Он ещё функционирует? Появились новые перлы? – спросила фрау Бреннер.

– Да, мама, мы собирались неделю назад… Услышали много новых анекдотов. Один из них, кстати, преподнесла слушателям Анна.

– Может быть, Анна поделится и с нами?

Линда продолжала свою атаку на гостью. Анна посмотрела на меня. Я развёл руками: решай сама. И она правильно меня поняла: она должна сама сказать о себе самой без моей защиты. Анна встала и начала.

– В один прекрасный день один скромный чиновник был назначен министром…

И едва она успела закончить, как к ней поднялась из-за стола Линда и пожала руку:

– Браво! Просто прелесть. В самую точку!

Пришло время прощаться.

– Вы нам подарили хороший вечер, молодые люди, –  сказала нам от всех тётя Барбара. – Надеюсь, и вам с нами не было скучно?

Она посмотрела на Анну.

До машины было метров пятьдесят. Я взял Анну под руку, но она отстранилась.

– Что-то не так, дорогая?

– Да, именно не так. Совсем не так. – Она начала закипать.

– Зачем ты разыграл этот спектакль?

– Аня…

– Почему ты не сказал, что твоя семья такого знатного рода?

– Какое это имеет значение?

– Я выглядела на фоне твоих родственников как дешёвая провинциальная артисточка!

– Неправда! Дай мне сказать хоть одно слово! Прошу тебя…

– Хорошо, я слушаю.

– Только не перебивай.

– Постараюсь.

– «Постараюсь…» Это в твоих устах всегда звучит загадочно и напрягает меня сильнее, чем прямой ответ. Но я тоже постараюсь изменить твоё мнение… Извини, я волнуюсь. Давай немного прогуляемся… Ты не против?

– Нет. Давай пройдёмся.

– В Германии существует немало семей, хранящих родовые титулы: графские и баронские. Ими гордятся, но давно не кичатся. Эти титулы не способствуют государственной или иной другой служебной карьере, тем более, не дают право на особые материальные блага. И всё-таки каждая семья с приставкой «фон» ценит свои традиции и передаёт их своим последующим поколениям. Я тоже горжусь своим родом фон Бреннер, люблю и уважаю своих близких. Тем более, что осталось их уже не так много. Теперь о тебе.

Я поцеловал Анне руку.

– Ты сегодня была неотразима. И прежде всего потому, что была естественна. Я вначале волновался больше, чем ты. Но ты осталась сама собой и все это восприняли как должное. То есть приняли тебя не как экзотичную гостью дома, а как Анну Левин. Они не остались равнодушными. Для них это был не дежурный визит, а что-то более значительное. Несмотря на острые и не всегда удобные вопросы…

Анна остановилась, повернулась ко мне и посмотрела мне в глаза долгим взглядом:

– Якоб, дело не в вопросах. Я бы тоже так, наверное, встретила своего будущего зятя… Главное – это ответственность, которая накладывается на меня.

– На нас.

– На меня. Теперь ты послушай меня также внимательно, как я слушала тебя. Я простая женщина, приехавшая из России, хотя и врач. Мой отец работал до пенсии наборщиком в типографии, а мама портнихой. Никаких знатных корней у нас не было, я даже не знаю, кем был мой прадедушка. Но хорошо помню своего дедушку, который на войне воевал против вас и был награждён медалью «За победу над фашистской Германией». Моя дочь проблемный ребёнок, ты же сам с этим столкнулся… И ты хочешь сказать, что я впишусь в вашу графскую семью?

– Стоп, Анна, тебе не идёт этот площадной пафос. Сейчас, здесь есть только ты и я. И я хочу, чтобы ты вначале вписалась в мою семью…

– То есть?

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой. До меня тебе дотягиваться не нужно. Мы с тобой одного роста и одних духовных запросов. Я понял это, когда увидел тебя в самый первый раз. Ничего не бойся.

– Я всё равно боюсь. Где я, а где семья фон Бреннер?..

– Как где, здесь, рядом. Вот он я, Якоб фон Бреннер.

– Да нет. Я имею в виду не физическое расстояние.

– А какое?

– У нас в России есть известный сатирик Михаил Задорнов. Его любят все – от больших начальников до криминальных элементов. И вот однажды в ресторане к нему подходит молодой парень уголовного вида и говорит: «Дядя Миша, исполните, пожалуйста, для меня и моей девушки что-нибудь смешное, чтобы запомнилось надолго». А Задорнов ему отвечает: «Извини меня, парень, я очень устал после концерта. Давай перенесём нашу встречу на завтра». «Э, дядя Миша, где я, а где завтра…».

– Почему он не мог дождаться до завтра? В чём юмор?

– Он мог. Но не известно, что с ним будет завтра: то ли милиция арестует, то ли свои братки-бандиты пришьют… извини, убьют.

– Аня, мы с тобой слишком далеко ушли от главной темы. Я понимаю, ты вся переполнена эмоциями, поэтому ответа я сейчас не жду. Но до завтра обязательно дождусь. Думаю, меня за это время никто не арестует и не… пришьёт…

 

Анна Левина

Ночью я почти не спала, была в полудрёме. Мне казалось, что всё, что связано со мной и Якобом, это сюжет фильма. Трудно сказать какого жанра: лирического или драматического. Когда Якоба долго нет, я как бы выключена из розетки. Обесточена. От меня ни тепла, ни света. Мир полон людьми, но пуст, когда нет одного человека.

Якоб мне нужен и тогда, когда между нами полное непонимание. Тогда его простая логика ставит всё на свои места. Но логика простой не бывает: она очень жёсткая и бездушная.

Около девяти вечера раздался телефонный звонок:

–  Здравствуйте. Это Линда фон Бреннер. Я разговариваю с Анной Левин?

–  Да, это я, Линда. Добрый вечер. Что-то случилось?

–  Что вы, милая. Повод для моего звонка это желание встретиться с вами.

–  Нет проблем. Но завтра я до трёх часов дня на занятиях.

–  Очень хорошо, я не собираюсь вас отрывать от дел. А вечером завтра вы свободны?

–  Да, –  легко ответила я, –  свободна.

У нас с Якобом свидание планировалось на воскресенье.

–  Я предлагаю встретиться завтра в девятнадцать, на Шлоссплатц, в кафе «Лорелея». Вам знакомо это место?

–  Конечно, это в самом центре.

–  О’кей! Тогда до встречи, дорогая. Угощаю кофе я. Чус!

–  Чус!

Меня кольнуло что-то в самое сердце, особенно эти словечки «милая», «дорогая». Но теперь оставалось только ждать.

В тот вечер Линда фон Бреннер была неотразима. Светло-серый костюм сидел на ней безукоризненно, его освежала белоснежная блузка с кружевным воротничком. Холёное лицо без макияжа. Короткая стрижка с седым отливом. В ушах маленькие серёжки с бриллиантами. То, что это дама из высшего общества, было видно издалека.

Она протянула мне руку:

–  Вы прекрасно выглядите, Анна.

–  Спасибо, Линда. Я тоже должна сделать вам комплемент.

Она подняла чашечку кофе и сделала лёгкий, едва заметный глоток. Как могут делать это только графини.

–  Дорогая Анна, всё значительно серьёзней, чем светская беседа двух женщин.

–  Тогда говорите, Линда. Извините, я не очень тонко воспитана, и светские разговоры долго поддерживать не смогу.

–  Благодарю вас, Анна, за откровенность. Это облегчит мою цель.

–  И какова же ваша цель?

–  Развести вас с моим братом. Или, вернее, не дать вам создать семью.

Вот она моя расплата за всё.

–  Наша семья никогда не согласится на ваш союз, – продолжила Линда.

Я дёрнулась, но Линда изящно приподняла руку над столом:

–  Прошу дать мне возможность высказаться до конца. Речь идёт не о давних традициях рода фон Бреннер. И не о мезальянсе между графом и, извините, простой иностранкой. Такое в наше время случается даже в королевских семьях. Вон японская принцесса вышла замуж за обычного клерка и мир не перевернулся. Всё проще  и прозаичнее. Якоб фон Бреннер вписан в завещание матери Августы фон Бреннер первым лицом, он главный наследник.  Ему будет принадлежать половина доходов, ценных бумаг и недвижимости нашей семьи. А после заключения брака его жена станет совладелицей всего этого. Но жизнь полна неожиданностей и даже вы, так сегодня горячо любящие друг друга, не гарантированны в обозримом будущем от распада брака. И если это произойдёт, то четверть всего поименованного перейдёт вам лично, дорогая Анна.

Я снова дёрнулась, мне было что сказать, но Линда опередила меня:

–  Я знаю, что вы хотите сказать, Анна. Вы готовы отказаться от всех материальных обязательств. Очень благородный жест!

–  Да, именно это я хочу сказать!

–  Да, конечно, вам нужен только Якоб без всякого приданного. На данном отрезке времени. Но вы люди репродуктивного возраста. И когда у вас появится ребёнок, а может быть, и несколько детей, вы запоёте по-другому. Потому что ни вы, Анна, ни Якоб не позволите им жить на социальное пособие или зарплату почтальона. Вы захотите, чтобы они выросли самостоятельными и образованными членами общества. И этот процесс будет происходить за счёт наших детей и внуков. Вы понимаете суть проблемы, уважаемая фрау Левин?

Я кивнула:

–  Да, теперь понимаю, фрау фон Бреннер. А как же Якоб? Он знает об этом?

–  Он всё знает, дорогая. Только боится заглядывать чуть дальше. Он у нас хоть и опытный юрист, но при этом неисправимый идеалист. Тем более сейчас, он влюблён и любим. Мы пока не против…

–  Вы не против?! – закричала я, – То есть, вы разрешаете Якобу любить меня?!

–  Спокойно, Анна! – Линда положила свою руку на мою и мягко, по-матерински сказала:

–  Здесь не принято столь бурно выражать свои эмоции. Любите друг друга, вам никто не мешает.

Мне нечего было сказать. Линда позвала официанта, расплатилась и перед тем как уйти, добила меня:

–  Вам очень больно, Анна, я понимаю. Правда – жестокий инструмент. Однако она излечивает от многих иллюзий. Всего вам доброго. Простите меня.

Я задумалась. Линда сказала, что Якоб знает обо всём. О том, что нам отмерен короткий век, что мы не пара. Да, но он привёл меня в дом своей мамы. Для чего? Чтобы послушать анекдоты?

В состоянии чёрной меланхолии я набрала номер мамы Поли. Она послушала меня несколько минут, но не дождавшись, когда я успокоюсь, чётко по-немецки, скомандовала: –  Stopp! Genug, Anni!

Я тут же закрыла рот и услышала по-русски:

–   Детка, слушай внимательно! Не уходи от него! Если он тебя любит, оставайся с ним…

–  А если я ему нужна только в постели?

–   Если за несколько месяцев ты не поняла, в каком качестве нужна мужчине, то немедленно сбегай!

–   Но я не могу так, мама Поля! Я умру!

–   Тогда вытри нос и попытайся проникнуть в логику мужчины, который тебя давно знает и любит…

–   Вытерла.

–   Ты помнишь своё первое замужество?

–   Да.

–   Вы любили друг друга?

–   Да, но как-то спокойно, без страстей.

–   И вот пришло твоё женское время.

–   Что же мне делать дальше?

–   Рассказать Якобу всё, что ты рассказала мне. Только без соплей. Мужчины этого не любят. Даже немецкие «графья».

Я попрощалась, положила трубку и тут же дал о себе знать хэнди. На экране высветилось сообщение: «Дорогая, у меня срочная командировка за границу. Вернусь через несколько дней. Позвоню. Целую. Твой Якоб».

Он позвонил только через несколько дней. Мне кажется, я думала вечность перед нажатием кнопки. И нажала.

–   Здравствуй, Ания, –   он произносил моё имя так «Ания», когда ему очень хорошо. –   Извини меня, дорогая, что не позвонил перед отъездом. Но я сам ещё за час до отъезда не знал о командировке. Как у тебя дела? Успешно постигаешь основы немецкой медицины?

Я молчала.

–   Ания, у тебя всё в порядке? Ты меня слышишь?

–   Слышу, Якоб.

–   А почему молчишь? Обижаешься?

–   Мне плохо, Якоб. Прилетай, пожалуйста, быстрее.

 

Якоб фон Бреннер – Анна Левина

–   Здравствуй , дорогая. Я уже в Штутгарте. Как у тебя дела?

Пауза

–   Анна, почему ты молчишь? Что-то случилось?

–   Да, Якоб.

–   Нам нужно встретиться, во первых, я очень хочу тебя видеть.

–   Я предлагаю вечером у меня дома.

–   Нет. Давай увидимся возле нашего острова.

–   Извини… где?

–   Ты помнишь место, где мы с тобой увидели птичье гнездо?

–   А… да. Конечно. В девятнадцать часов тебе удобно?

–   Хорошо.

–   Целую тебя. До встречи.

Почему она такая потерянная, отстранённая?

Нет, он ничего не знает. Он прежний. И куда мне деть его цветы?

Она не ответила на мой поцелуй. Что за три дня перевернулся земной шар?

–   Якоб,  у меня для тебя… для нас… есть новость.

–   Что-то случилось? Кто-то умер? Ты заболела?

–   Нет, все живы. И я здорова.

–   Что же тогда?

–   Мы с тобой должны попрощаться.

–   Ты куда-то уезжаешь?

–   Нет. Хотя это был бы лучший выход.

–   Выход из чего?»

–   У меня состоялся разговор с твоей сестрой Линдой.

–   Линдой?.. Ты была у нас дома?

–   Нет, мы встретились в городе.

–   Вы так быстро подружились?

–   Если бы… Она сама назначила термин и сказала, что у нас с тобой семьи быть не может.

Лицо Якоба окаменело.

–   Это Линда так сказала?

–   Да. И очень понятно объяснила, почему.

–   Почему же? И кто её на это уполномочил?

–   Я так поняла, что это её решение. Но что ты об этом знаешь…

–   Погоди, Анна… О чём я знаю? Объясни мне толком.

–   Линда сказала, что ваша семья не позволит, чтобы я стала твоей законной женой, потому что часть наследства твоей матери может потом перейти ко мне…

–   Что ещё сказала тебе моя сестричка?

–   Что пока они разрешают нам любить друг друга.

Я сказала это и у меня будто свалилась гора с плеч – мне стало свободнее дышать.

–   Что ты ей ответила?

–   Я сказала, что мне ничего от них не нужно, и что мне нужен только ты.

–   А она тебе в ответ заявила, что тебе всё понадобится, когда у нас появятся дети…

–   Да. Так ты, правда, всё знал?!

–   Знал. Но тебе не говорил, потому что для себя всё решил…

–   Тогда нам больше не о чём разговаривать. Прощай!

–   Ты никуда не пойдёшь!

Он взял меня за руку.

–   Сначала послушай то, что я ответил Линде.

–   Пусти меня!

–   Нет. Дослушай меня. Я Линде ответил, что я впервые в жизни принял решение создать свою семью и что моей женой будешь ты. Если дашь согласие, конечно. Теперь можешь уходить.

Он отпустил мою руку.

–   Да, Якоб, я пойду. Мне нужно побыть одной.

 

Якоб фон Бреннер

Линда старше на пять лет  В детстве она меня опекала, но не баловала. Я её, наверное, больше любил, чем она меня, но не признавался в этом. Позже, когда мы повзрослели, я понял, почему. Линда считает, что ребёнку не надо говорить, как ты его любишь, его надо любить своим отношением. Так она воспитывает и своих детей. Я не помню, чтобы старшая сестра меня поцеловала. Зато, когда мне исполнилось десять лет, она отвела меня в спортивный клуб и на протяжении четырёх лет очень внимательно следила за тем, чтобы я не пропускал ни одного занятия. А мама с отцом видели меня крайне редко. Это происходило между длительными командировками отца. Он работал в благотворительном фонде ООН, ездил по всему миру, и мама, естественно, находилась с ним рядом. Двадцать лет назад отец погиб в авиационной катастрофе над Африкой. Мама вернулась в Штутгарт и только тогда узнала, что я студент юридического факультета.

Спустя пять лет вышла замуж Линда и переехала с мужем Герхардтом в свой дом.

А для меня самым близким человеком была и остаётся тётя Барбара. С Линдой у нас установились ровные дружеские отношения, хотя дружить с ней трудно. Моя сестра человек властный. Но у неё есть одно важное качество: она говорит  всё, что думает и прямо в глаза. Поэтому с ней надо общаться на том же языке, без лукавства.

С таким настроением после встречи с Анной, я направился к сестре, но был сильно разочарован. Я впервые увидел сестру многоликой. Я увидел, как она умеет говорить одно, думать другое, а намереваться делать третье.

Я далеко не наивный человек в лабиринте человеческих отношений. А моя юридическая практика лишила меня розовых очков много лет назад. Защищая одного человека, адвокат одновременно ущемляет права других – это диалектика профессии.

Но я никогда прежде не мог подумать, что мне самому придётся защищаться от сестры. И выдвигать ей обвинения. Правда, пока ещё не в зале суда, а с глазу на глаз.

Линда начала издалека.

–  Дело не в твоей великой любви к Анне. Тебе уже сорок лет и пришло время заводить семью. Это природа, биология, и не надо смешивать это понятие с романтикой. Анна приличная, интеллигентная женщина, я ничего против неё не имею… Но это же не твой круг.

–  Стоп, сестричка. Значит, если я найду женщину для создания семьи из нашего круга, вопрос будет закрыт?

–  Якоб, что за тон? Ты сейчас разговариваешь со мной, как обвинитель. Но мы никогда с тобой не были врагами.

–  И я не хочу враждовать с тобой. Это самое плохое, что можно придумать между нами. Однако ответь мне на вопрос: если я женюсь на женщине из нашего круга, ты снимешь ультиматум о наследстве мамы?

–  Ах, вот ты о чём?!

Линда впервые вышла из себя. Во всяком случае я впервые увидел её такой!

–  Неужели ты позволишь, чтобы эта… безродная … встала между нами?

–  Линда, ты ушла от ответа. Тебя больше волнует доля наследства или моя будущая жена?

–  Я всё сказала, дорогой брат. Моя позиция предельно ясна.

–  Хорошо. Я готов отказаться от своей доли. Вот моя позиция. Если угодно, могу составить отказ прямо сейчас. И сразу заверим у нотариуса.

Она встала:

–  Не нужно делать таких необдуманных шагов, Якоб. Ты же адвокат.

И снова села:

–  Я надеюсь, ты не собираешься поссорить меня с мамой? Подумай. Это ляжет тёмным пятном на твою совесть.

–  Если ты не встанешь между мной и Анной.

 

Якоб фон Бреннер – Августа фон Бреннер

Я принял решение обсудить возникшие проблемы с мамой. Я ей в любом случае, даже без форс-мажора, должен был рассказать о наших с Анной планах. Но подтолкнула меня Линда, когда упрекнула в том, что я пытаюсь их столкнуть. Значит, мама ещё ничего не знает. А должна узнать от меня.

Но несчастье не приходит одно. Случаются в жизни моменты, когда в одной точке, в одно время, в одном узле завязываются все проблемы. Я должен был позвонить маме и договориться о встрече в тринадцать часов, а за пять минут до этого мне позвонила тётя Барбара:

– Якоб, не волнуйся, у нас неприятности. Августа в больнице.

– Что с ней?

– Сердечный приступ.

– Я еду.

Через двадцать минут я был в больнице. Лечащий врач сказал, что «скорая помощь» приехала вовремя и сейчас положение стабилизируется. Но только к утру врачи смогут уверенно сказать, миновала ли опасность инфаркта.

– Я могу к ней зайти?

– Можете. Но никаких вопросов и новостей, вызывающих эмоциональный всплеск.

Мама была бледнее обычного, однако отреагировала на моё появление живо:

– Мой любящий сын примчался быстрее скорой помощи. Спасибо, дорогой!

– Мамуля, тебе не угодишь: я имею информацию, что скорая успела вовремя.

– А вы, господин адвокат, к словам не придирайтесь. Я же не ваша клиентка. Скажи лучше, как я выгляжу? Я даже не успела захватить с собой зеркало.

– Мамочка, я обязательно привезу тебе зеркало, только не делай из этого проблему. Хорошо?

– Не волнуйся, дорогой, зеркалом и прочим займутся Линда и Барбарой. Ты лучше расскажи, как у тебя дела?

– У меня всё хорошо, мама. Дел как всегда, полно, но я их решаю по мере поступления. Мамочка, я поеду, у меня заканчивается перерыв. Буду завтра.

Конечно, я мог посидеть с мамой ещё минут десять, но возникла опасная тема и, я, помня предупреждение врача, попрощался.

После работы я приехал к тёте Барбаре. Из всех родственников я больше всех люблю её, просто Барбару, как мы её все называем. Когда подолгу не бывало родителей, а Линда осуществляла над нами, братьями, контроль, Барбара заменяла мне всех. Однако нас связывало с тётей не только общее одиночество, но и общие увлечения. Мы оба безумно любим до сих пор жареный арахис и уважаем серьёзные детективы. Она – Агату Кристи, а я – Жоржа Сименона. И когда я привёл в дом Анну, теплее всех отнеслась к ней Барбара.

– Приятная и вдумчивая девушка, –  сказала Барбара. – Только была очень напряжена, несмотря на прямоту высказываний. Мне в какой-то момент даже стало обидно: неужели мы в глазах нового человека выглядим семейством монстров?

– Барбара, ты что! У Анны и близко не возникло подобных ассоциаций.

– Это я пошутила – не обижайся. У Анны на мой взгляд, хватает чувства юмора, чтобы трезво отнестись к своим будущим родственникам.

Я чуть не упал со стула:

– Барбара, ты это серьёзно или тоже с чувством юмора?

– Абсолютно серьёзно – ты же прежних своих подруг к нам в дом не приводил. Иначе я бы первая тебе устроила скандал.

– Барбара. Как ты думаешь, мама даст благословение на наш с Анной брак?

Барбара тоже встала и подвинула очки на кончик носа.

– А об этом мы узнаем, когда она вернётся из больницы. Сейчас её волновать нельзя.

– А ты дашь благословение?

– Считай, что оно у тебя в кармане.

 

Якоб фон Бреннер

Значит, всё не так плохо. И вот я, сорокалетний юнец, собираюсь под венец. До недавнего времени в моей душе не было и намёка на желание иметь семью. Просто пришло моё время?

Я позвонил Анне:

– Дорогая, нам пора встретиться.

Ко мне Анна идти отказалась категорически, и мы встретились в кафе. Я рассказал о маме, о Барбаре, передал от них привет. И всё. За столом сидели просто старые знакомые. Они о чём-то говорили, прихлёбывали кофе, снова произносили ничего не значащие слова. Но больше ничего между ними не происходило.

Я растерялся. И как мужчина, и как адвокат.

– Аня, тебе не кажется, что мы как случайные прохожие в толпе?

– Нет. Не кажется.

– Тогда кто мы? Я не могу до тебя достучаться. Ты меня слышишь?

– Да.

– Кто я?»

– Ты Якоб фон Бреннер.

– Хорошо, это уже теплее. Случайный прохожий на улице не назвал бы меня так определённо, как это сделала ты.

– Что же ты ещё хочешь услышать?

– Я хочу услышать твой голос, Ания.

 

Анна Левина – Якоб фон Бреннер

– Я хочу услышать твой голос, Ания», – сказал Якоб.

И я очнулась. Ему ведь тоже тяжело. Но он не понимает, что со мной. Как же ему объяснить? Его сестра пришла и опустила между нами стеклянный занавес. И ушла Теперь мы с Якобом только видим друг друга, но не слышим и не понимаем.

– Линда фон Бреннер обвинила меня в том, что я имею далёкие планы на что-то очень важное в вашей семье. Понимаешь, Якоб? И теперь все будут смотреть на меня её, Линды, глазами. Я тебя очень люблю, Якоб, но я не смогу с этим жить, если стану твоей женой. Лучше не становиться. Тогда моя совесть и душа останутся со мной. Но без тебя.

Этот выбор должна сделать только я.

Всё это я с долгими паузами изложила Якобу. Мы попрощались как чужие.

 

Якоб фон Бреннер – Вили Шерр

 

В обеденный перерыв мы встретились с Вили. Его контора в десяти минутах езды от моей.

– Привет, дружище! Давно не виделись. Что-то случилось? Садись, рассказывай.

– Я жениться собрался.

– Наконец-то клетка захлопнулась! На ком?

– А ты не догадываешься?

– Честно говоря, нет. За тобой ведь женщины в очереди стоят. Но если бы ты спросил моего совета, я бы ответил: Лотта!

– Должен тебя разочаровать: это Анна.

– Ну что же, если выбор сделан, могу только тебя поздравить. Когда свадьба?

– А вот до свадьбы ещё далеко…

По сути впервые за время отношении с Анной я рассказал о них другому человеку. Вплоть до вчерашнего прощания с ней.

– Могу дать профессиональный совет, если ты пришёл ко мне за этим. Когда фрау фон Бреннер выйдет из больницы, ты отказываешься от части наследства в пользу сестры и брата. И это морально освобождает Анну…

– Это решение я принял ещё неделю назад.

– И что?

– Линда удовлетворена, но требует, чтобы я не восстановил против неё маму…

– А Анна?

– Анна не понимает этой запутанной для неё системы семейно-экономических отношений. Но винит только себя.

– Твоя дорогая Анна давно должна была понять, за кого она собирается замуж. Что ты по профессии адвокат, а по родословной иерархии – граф.

– Она об этом знает, Вили, я ничего не скрывал.

– Знает на уровне информации. Но не задумывается над тем, чем чревато её вхождение в высшее общество. Как её могут воспринять не только твои близкие, но и моя жена, наши общие друзья и так далее. Столкнувшись  с первой проблемой, она сбежала. Гордая, да? Но на гордости семью не построишь. У неё впереди будет много завистниц , недоброжелателей и просто врагов… Но если она тебя любит, Якоб, она должна проявить больше душевной гибкости и мудрости уже сейчас…

– Вили, ты сейчас ведёшь себя со мной, как обвинитель, а не товарищ по профессии.

– Не удивляйся – жизнь нас постоянно тасует. Как карточную колоду. Если завтра я захочу развестись со своей Эммой, ты окажешься обвинителем. Самое умное, что ты можешь сделать, Якоб, это оставить Анну на время в покое. Ей нужно подумать и самой вынести решение о вашем будущем.

 

Барбара фон Бреннер

В человеческом музее нет двух одинаковых экспонатов. Тем более, одинаковых детей.

Господь не дал мне семьи. А дети моего брата Грегора и его жены Августы стали для меня самыми близкими на свете. Но какие они все разные. Самая жёсткая из них по характеру Линда, податливее всех Отто. А мой любимчик Якоб всегда занимает золотую середину.

Грегор вместе с Августой бывали дома в течении года два-три месяца – он служил полномочным посланником ООН. А мальчиками верховодила Линда. Методы у неё по сегодняшний день диктаторские и без всяких сантиментов. Отто при ней боялся пискнуть, но Якоб его защищал, когда Линда превышала свои полномочия.

Как-то выдалась суровая и снежная зима. Линде было уже четырнадцать лет, Якобу – девять, а Отто – шесть. Утром мне позвонил наш дворник и сообщил, что накануне поломал ногу и ждать его придётся долго. Я посмотрела в окно – снега по колено. Он сыпал всю ночь и не видно было, чтобы взял перерыв на день. Двор у нас большой, из него на улицу три выхода: две калитки и ворота у гаража. У детей как раз были летние каникулы, и они могли себе позволить любоваться зимой из окон. Однако Линда вывела своё небольшое войско чистить снег. Свою дорожку Линда зачистила раньше всех и начала командовать мальчиками. Маленький Отто явно отставал от Якоба. Бедный ребенок пыхтел, вытирал пот и оглядывался на брата, ища поддержки.  Якоб подошёл к нему, когда закончил чистить свою дорожку: «Давай лопату. Отдыхай!». И тут же к ним, как фурия, подлетела Линда: «Никакого отдыха, пока не закончишь!», – приказала она Отто. Отто бросил метлу и закричал, размазывая слёзы: «Ты плохая! Ты злая ведьма!»

Якоб поднял лопату, брошенную Отто. «Не смей ничего делать! Этот участок должен закончить Отто!», – потребовала Линда. «Ты у нас не командир, Линда, а сестра. Командуй своими мальчиками в классе», – спокойно ответил Якоб. «Да, у нас в классе мальчики сильные, а вы слабаки. Я сожалею, что у меня такие братья», – резюмировала Линда.

Когда все позавтракали, я позвала девочку в свою комнату: «Тебе доставляет удовольствие, когда тебя не любят, Линда?». «Ой, Барбара, что эти сосунки понимают в любви. Они это поймут, когда я из них выращу настоящих мужчин». Я возразила: «Но это не позволяет тебе их унижать. Пойми, ты им сейчас как мама». «Как мама и папа! А ты, Барбара, их только балуешь».

Может быть, она была права. Но выросли мальчики настоящими мужчинами. Отто живёт и работает в Австралии. А мой любимчик Якоб всегда рядом. Мужчина он хоть куда, но что-то никак не может подобрать спутницу жизни. Анна мне понятна, хотя девушка не простая. Он прямодушна, но очень уязвима, искренняя. Августа вначале была на стороне Линды, но потом разобралась в ситуации.

– Я не могу стоять на пути сына, если он выбрал в жизни именно эту женщину. Но если он ошибётся, то это будет его ошибка. Я права, Барбара? – спросила меня Августа…

 

Якоб фон Бреннер

В немецком дорожном законодательстве существуют такие понятия, как «виновный» и «совиновный»: когда на дороге сталкиваются два автомобиля, то ответственность делится на обоих водителей.

Но ведь мы с Анной ни в чём не виновны. Мы с ней соучастники. Анна же приняла вину за двоих на себя. А защищать её нужно мне. Только она от адвоката отказывается. Вот в чём проблема.

Но сегодня, господин адвокат, вы исполняли другие функции: вы встречали гостей в клубе «Грустный шваб» на очередном заседании любителей анекдотов.

– Приветствую тебя, Франц, дружище! Как твоё велосипедное турне? Сколько вы проехали? Ого! Шестьсот километров! Там тебе, наверное, не до анекдотов было? На бивуаках рассказывали? Поделишься сегодня? Замечательно!

– Алекс, гараж достроил? Теперь у твоего железного коня есть конюшня. И ещё кое-что? Интересно. Приглашаешь в гости? Обязательно приду!

–Лукас, ты же говорил, что уезжаешь в отпуск… А, решил вначале нам подкинуть пару свежих анекдотов?.. Там, кроме жены, некому будет рассказывать? Я бы на её месте обиделся. Не обижается? Что говорит? Что у неё на твои анекдоты не хватает чувства юмора? А теперь бы я на твоём месте обиделся. Ты у нас прекрасный рассказчик!.

– Клаус, очень интересная у тебя статья получилась в «Tageszeitung». Сегодня мои клиенты её обсуждали. Рад тебя видеть. Проходи.

– Ну, наконец, Вили, Эмма, Лота! Привет. Проходите. Слушаю, Вили.

Вилли отвёл меня в сторону:

– Лота собралась поговорить с тобой о вашем будущем, но я её отговорил…Зачем её лишний раз травмировать? Я прав, Якоб?

– Нет, не прав. Я с ней сам поговорю после окончания.

– Господа, сегодня у нас вечер короткого анекдота. Его девиз: «Ничего не изменилось, дорогая». Традиционного стола в центре, как видите, нет. Все рассаживаются в зале и берут слово по ходу часовой стрелки. И так, кто первый? Поехали!

*  *  *

Режиссер актёру: «Больше жизни в сцене смерти!

*  *  *

Невеста подруге: «Представляешь, у моего жениха руки растут не из того места, ничего не умеет делать».

Подруга невесте: «Если руки растут не из того места, то это, наверное, ноги».

*  *  *

В ателье мод: «Бюст – метр двадцать. Пояс – метр двадцать. Мадам, где талию будем делать?»

*  *  *

Вопрос лектору; «Это правда, что женщины живут дольше мужчин?». «Не все, только вдовы».

*  *  *

Продавщица покупателю: «Вам подарок жене или что-нибудь подороже?»

*  *  *

В Лувре, рассматривая «Мону Лизу», муж: «Вот из-за этого ты меня притащила в Париж? Точно такая же картина висит у нас в спальне». Жена: «Но у нашей рама получше».

*  *  *

Жена: «Я была глухая и слепая, когда выходила за тебя замуж. Муж: «Вот видишь, от каких болезней я тебя вылечил».

*  *  *

Жена: «Раньше ты был счастлив, если видел меня хоть несколько минут в день».

Муж: «Ничего не изменилось, дорогая. И сейчас также».

 

И вдруг я увидел поднятую руку Лоты. Она раньше никогда ничего не рассказывала, а только слушала.

– Лота. С удовольствием послушаем.

Она встала:

– А можно я подойду к вам, господин президент?

– Нет проблем.

И вот она подходит ко мне, а обращается ко всем:

– Господа, я выступаю впервые. И нашла, по моему, очень смешной анекдот. Дарю его президенту клуба «Грустный шваб» Якобу фон Бреннеру:

– О чём думает курица, когда гоняется за ней петух? Она думает: «Не слишком ли быстро я бегу?» О чём думает петух, когда гоняется за курицей? Петух думает: «Не догоню, так хоть согреюсь».

Такого шквала аплодисментов в нашем клубе я не слышал давно. Зал был разогрет до высшего градуса.

Но вот Лота подняла руку, как дрессировщица, и зал мгновенно смолк.

– Спасибо за внимание, господин президент. До свидания.

И она при полной тишине зала направилась к выходу. Вилли нагнулся ко мне:

– Вот вы и объяснились.

 

Полина Горина – Якоб фон Браун

Якоб взял трубку сразу. Я представилась:

– Вам звонят из России. Полина Горина.

Он раздумывал несколько секунд, потом воскликнул:

– О, фрау Горин! Добрый вечер. Рад вас слышать!

– У вас найдётся несколько минут для меня, Якоб?

– Не будем следить за временем – я в вашем распоряжении.

– Я хочу прочесть вам одно стихотворение Гёте.

Es lüße sich

Alles trefflich

Schlichten

Könnte man

Die Sache zweimal

Verrichten

– А у вас есть перевод этой вещи, фрау Горин? Мне интересно услышать, как звучит Гёте по-русски?

– Есть.

Легко б ошибки

Были устранимы,

Когда бы дважды

Делать всё могли мы.

– Спасибо большое, фрау Горин. К сожалению, все мы – и русские, и немцы, умеем делать ошибки. Гораздо труднее их исправлять.

Якоб сам облегчил мне задачу.

– Аня мне очень близкий человек. И вы знаете, мы постоянно говорим с ней о вас…

– Знаю, фрау Горин. Но не могу её понять до конца.

– Сейчас попытаюсь объяснить. Для неё очень неожиданным оказалось ваше предложение руки и сердца. И сразу вслед за этим тяжёлый удар. Я имею в виду её разговор с вашей сестрой. Бедная девочка  до сих пор в стрессе. Я не знаю всех деталей и нюансов, да мне и не надо этого знать. Но Анна очень любит вас, Якоб. Дайте ей ещё немного времени.

В трубке тишина.

– Всего доброго, Якоб.

– Погодите, фрау Горин, не кладите трубку… Вы правы, нужно ещё немного времени. Мы обязательно придём друг к другу!

 

 

 

 

 

 

08.03.2017